Саша слушала, как кубики медленно встают на свои места.

– А что там с немецким языком? Я с кем-то спорила как говорить…

– Вот уж не знаю, с кем ты спорила. Я только видела, что ты стала совсем маленькая, как чайная ложка, закатилась куда-то в угол кресла и смотрела на всех печальными глазами.

– Глазами чайной ложки.

 Микки встал и подошел к открытому окну. О, какая там была ночь с этим черным цветом синего оттенка и всеми звездами! Микки наполовину высунулся наружу и посмотрел вверх.

– У Гонзо-Кико-Лейлы, кажется, очень весело, – объявил он в комнату. – Если не ошибаюсь, они слушают Дюк Эллингтон и что-то едят, потому что запах чувствую улетный.

 Ада и Кальян тут же разом вскочили и принялись кричать, что нужно скорее идти туда, потому что ведь всех приглашали и там, наверное, много народу и весело.

– Они сегодня скупили пол-Елисеевского магазина и рынка, – сказала Ада, взволнованно закрепляя разъезжающуюся «молнию» джинсов. – Мы с Сашей помогали Лейле тащить эту сумку – там такие классные консервы и всякая колбаса…

– Какой интересный плов, – заметила Саша, задумчиво обрывая Адскую гастрономию. – Я съела целую тарелку, а есть хочется еще сильнее.

– Это из-за травки, – объяснила опытная подруга. – После алкоголя бывает сушняк, а после травки – свиняк, есть ужасно хочется.

– Айда, айда, я хочу сыра, колбасы, нормальной еды, – с казаном в руках направился к дверям Кальян. – Я нормальный человек, я не наркоман, пусть этот плов едят Кико и Гонзо – я знаю, они приколятся.

 Микки выключил магнитофон и в наступившей тишине, обведя всех восторженным взглядом, произнес (скрученные черные пряди падали на лицо, закрывая правый глаз):

– Какие мы хорошие – Ад, Саша, Кальян и даже я!

– Микки! – умилилась Ада.

 Сари на окне воздушно поднялось, махая вслед – гулкий стук, шелест шагов, топ, шарканье, голоса и смех.

– Тебя я видел раз, один лишь раз…

«Кого видел?»

– Как интересно: всю ночь в поезде я читала стихи По и размышляла, что же меня ждет. Я думала, все будет как-то по-другому и сейчас вижу, что мечтала о чем-то скучном и пошлом, а на самом деле все гораздо лучше.

– Что ты там все время шепчешь?

 Вдруг оказалось, что Ада летит рядом, по спирали матово-желтого бесконечного коридора. Мелькающие впереди Микки и Кальян с казаном в руках вдруг свистнули и исчезли в мигнувшем лифте.

– Ах так! – рассердилась Ада. – Ну, я им устрою!

 Саша вслед за ней полетела вверх по лестнице, невесомо паря над ступенями. За стеклянной стеной молчала все та же ночь – черно-синяя, с красно-желтыми огнями, беззвучная.

– Куда мы бежим? – едва поспевая за стремительной Адой, поинтересовалась Саша.

– К Лейле и Кико, – Ада, не останавливаясь, проскочила в коридор мимо метровых цифр масляной краской, извещавших, что этаж никак не пятнадцатый, но тринадцатый.

 Они подошли к блоку тринадцать-ноль-три и замерли, прислушиваясь: за дверью, украшенной набитыми в виде закрытых ставен досками, звучало что-то крайне тяжелое.

– Странно, дверь похожа на Еврейскую, но я точно знаю, что у него нет магнитофона – один самородок из Калуги разбил его в прошлом году, – заметила Ада, пробно пихаясь. Дверь оказалась открытой.

– Все-таки неудобно, может, лучше позвонить? – проговорила Саша, чувствуя, как сами собой закрываются тяжелые веки.

 Ада, глядя на нее, захихикала, наблюдая как стекает, смываясь, Сашин грим застенчивой неискушенности – вот уже она качнулась, хмыкнула, хрипло засмеялась и заметила:

– Труба, кайф какой улетный – что-то я ни во что не въезжаю…

 После двух водок у Збыша было видение: из пыльного полированного ящика, на котором сидел абсолютно черный незнакомый кот, выплыло облачко с нарисованным скрипичным ключом и нотами. Збыш по дивану подполз к Еврею, вяло сопротивлявшемуся ласкам длинной Веры, и негромко спросил: