Я посмотрела на нее. Ее лицо было наклонено ко мне, но из-за ее солнечных очков я сначала не поняла, что она имела в виду. Затем она слегка приподняла подбородок, и я взглянула в противоположном направлении.

На другом конце кладбища, ярдах в пятидесяти, прислонившись к пикапу, стоял Филип.

Пастор только что закончил молитву. Мистер Кэмпбелл поднялся со своего стула и посмотрел через кладбище, через все надгробия, на Филипа. Не говоря ни слова, он прошел вперед, пока не достиг края толпы, и встал руки в боки.

Филип даже не пошелохнулся, остался стоять, прислонившись к машине. В конце концов, он покачал головой и забрался внутрь. Через несколько секунд его пикап уже катился вниз по склону, к выходу с кладбища.

Мистер Кэмпбелл не сдвинулся с места, пока авто не скрылось из вида. Затем он повернулся и снова опустился на свой стул.

– Извините, пастор Генри. Пожалуйста, продолжайте.

Когда все закончилось – гроб опустили в землю, и стало ясно, что можно расходиться, – я тотчас повернулась, чтобы пойти к машине. Кортни могла оставаться и болтать сколько угодно. Я подожду, когда она закончит.

Но прежде чем я успела сделать два полных шага, к нам подошла Карен.

– Мы собираемся на поминки. Вы двое не хотите приехать?

Я обернулась. Мои губы уже приготовили отговорку, но Кортни опередила меня:

– Конечно, Карен. Еще как хотим!

Блюдо с мясным ассорти и овощами выглядело неаппетитным, как и следовало ожидать на поминках, но это не помешало Кортни наброситься на него. Она с горой загрузила свою маленькую пластиковую тарелку морковью и сельдереем, взяла булочку, нашпиговала ее нарезанной индейкой и добавила ломтик сыра. Она остановилась только тогда, когда заметила, что я наблюдаю за ней.

– Разве ты не голодна?

– Нет.

– Умираю с голоду. Не ела весь день.

Она вернулась к своей тарелке, умяла еще одну булку – на этот раз с ветчиной, – затем кивком дала мне понять, что закончила.

Я отступила, повернулась к остальной части дома, но не знала, куда идти.

Повсюду были незнакомые люди. Старше нас, моложе, нашего возраста. Никто не говорил громче шепота, как будто нормальный тон был бы неуважением к памяти Оливии.

– Пойдем, – легонько подтолкнув меня, прошептала Кортни.

Я последовала за ней сквозь толпу, радуясь, что мы не стоим на месте. Миссис Кэмпбелл я заметила несколько минут назад – она шла через весь дом и благодарила каждого, кто пришел. Я надеялась по возможности не попасться ей на глаза. Несмотря на холодный тон, каким она разговаривала со мной, в целом держалась дружелюбно… Возможно, лишь потому, что ее мертвая дочь лежала всего в нескольких ярдах от меня, и приличия требовали держать свои чувства в узде.

Может, она и даст им выход, но не здесь, не сегодня, в собственном доме, на глазах у всех гостей. Но четырнадцать лет назад, когда я видела ее в последний раз, ее недовольство было очевидным. По мнению миссис Кэмпбелл, ее дочь никогда бы не сделала того, что она сделала, если бы несколько дурных девчонок не подбили ее на это.

Оливия, рассудила миссис Кэмпбелл, милая, невинная девочка, которая просто попала в плохую компанию.

Забудьте о том, что миссис Кэмпбелл любила нас в средней школе, что приглашала оставаться переночевать у них, всегда добровольно сопровождала нас в торговый центр или в кино. Она хотела быть крутой матерью, той, на кого мы могли положиться, с кем мы могли, не стесняясь, делиться своими секретами, но как только все развалилось, она отлучила нас от своей церкви.

Мы с Кортни оказались на заднем дворике с десятком других людей, которые, хотя и находились снаружи, вели все разговоры тоже шепотом.