Ее поручение было в точности исполнено, и не успела Анна-Мария допить кофе, как на столе перед ней появилась деревянная сокровищница. Рука Лайзы терпеливо лежала на крышке, поскольку баронесса никак не могла решиться приказать служанке эту самую крышку поднять.

– Ладно. Что произошло, того назад не воротишь, – прошептала девушка и, наконец, кивнула.

Радостный крик вырвался у нее из груди. Она протянула тонкие пальчики к содержимому шкатулки и извлекла на свет дивной красоты колье. Благодаря ли россыпи разноцветных камней или благодаря дивному узору золотой основы, колье напоминало изящный букет полевых цветов, диких и нежных, подобно юной баронессе.

– Оно цело, – прошептала Анна-Мария с блаженной улыбкой. – Знаешь, Лайза, эта безделушка все, что осталось мне от матери. И если я скажу, что оно для меня гораздо дороже того золота, на которое его можно обменять, я напрасно потрачу слова. Ценность колье не передать никакими словами!

– Я понимаю, госпожа.

Баронесса убрала свое сокровище обратно и собственноручно захлопнула крышку. Долго смотрела на нее. Потом вздохнула:

– Лайза, думаю, тебе не составит труда приносить мне шкатулку каждое утро, чтобы каждый день я могла быть уверена в том, что колье на месте.

– Я все исполню, госпожа, если вы этого пожелаете.

– В таком случае, оставь ключ себе. Будешь приносить мне шкатулку уже открытой.

– Госпожа… Вы настолько доверяете мне?

– А почему я не должна тебе доверять? – искренне удивилась баронесса Грей.

Лайза смиренно опустила голову.

– Вы можете мне полностью доверять, госпожа, – почти искренне проговорила воровка.

Джон недовольно кашлянул. Поступок юной баронессы, по его мнению, граничил с безрассудством. К тому же не было никаких оснований подозревать, что на колье Анны-Марии кто-нибудь покусится. Так думал дворецкий, пока девушка не развеяла его уверенность.

– Вчера у виконта были перстни и подороже, чем его «дворянская честь». Однако же воры взяли только это кольцо. Это неспроста, Джон. Вы согласны? – произнесла баронесса, допила последний глоток кофе и покинула столовую.

Лайзу она нашла в своей спальне. Девушка складывала на место заколки, все еще лежавшие на столике перед зеркалом.

– Я рада, что тебе сегодня лучше, – улыбнулась Анна-Мария, заходя в комнату.

– Спасибо, госпожа, – с поклоном ответила служанка. «Да и может ли быть иначе теперь, когда я нашла надежное место для улик, могущих вывести полицию на меня…» – подумала Лайза.

Ее невольную улыбку Анна-Мария приняла за проявление хорошего настроения.

Столичное общество терялось в догадках, не зная, какого мнения следует придерживаться относительно баронессы Анны-Марии Грей. Она была слишком очаровательна, чтобы возможно было рассердиться на нее из-за оброненных в пылу минутной обиды слов. Она была слишком богата и знатна (в силу удачного замужества), чтобы в случае серьезного скандала можно было размышлять о ней, как о всякой другой девице в высшем свете.

Однако все эти соображения не имели вовсе никакого значения для той, кто превосходил Анну-Марию и знатностью, и богатством, и очарованием (пусть и существующим лишь в умах окружающих). Ее величество София, высказывая свое мнение о баронессе Грей, могла не оглядываться на окружающих, равно как и на саму Анну-Марию.

Стоит, правда, заметить, что мнение одного человека все же волновало королеву. Человеком этим был ее супруг – король Эдуард, и, видимо, поэтому он стал первым, кого ее величество удостоила сомнительной чести выслушать свой гневный отзыв о поведении Анны-Марии в имении его благородия барона Грея.