Работа с ним в одной смене заканчивалась головной болью. В эти часы в больнице царил невообразимый хаос. Приближённые мздоимца во всех своих шалостях были не наказуемы, в лучшем случае они ограничивались дружеским журением Диктатора. Другие больные пытались вести себя соответственно, но, не имея вхожести в нужные круги, бывали обруганы и унижены. В этой атмосфере, где «всё нельзя, но есть исключения», громоподобный голос утихал только для того, чтобы отдохнуть или покушать. Остальной медперсонал вёл себя соответственно: кто-то старался укрыться, чтобы всего этого не видеть; кто-то пытался через Диктатора отыграться на нелюбимчиках. Одним словом, всё как в большом мире.

Я не хотел бы вместе с этим человеком погружать вас в глубины его персональной грязи, поэтому прошу просто поверить мне и сделать выводы. По ним получается обычный набор: коррупция, стукачество, двойные стандарты и массовые беспорядки. Не лучшая форма правления, но ничего не поделаешь – нет в подобных заведениях демократии. Виват, Юра!

Вот, пожалуй, и пришла очередь для описания последней из методик, заслуживающих внимания. Последней не потому, что других не бывает. Последней – потому что все остальные методики, с которыми я столкнулся в больнице, так или иначе являлись производными от этих четырёх.

Итак, номер четыре: «Правильная».

Думаю, что основоположник этой методики был просто слишком безразличен к себе или лишён фантазии. Звали этого человека Валентин Валентинович. У клиентов он пользовался скучным и невыразительным уважением. Должен признать, что Валентин Валентинович был во всех отношениях порядочным и правильным человеком. Возможно, именно поэтому, я совершенно не помню, ни как он выглядел, ни что он делал. Да что уж, я и имени-то его не помню. Имя Валентин Валентинович – выдумка, надо же его как-то называть, если до присвоения клички он не дослужился.

Из событий и впечатлений дюжины совместных смен запомнилось только две вещи: первая – рекомендация, которую ему дал пациент перед нашей встречей: «Очень требовательный и справедливый человек» и вторая – мощный храп моего напарника. Вот и все воспоминания о нём. Хороший человек, но ничегошеньки от него в моей голове не осталось. Благодаря ему каждый раз, когда у меня возникает желание продолжить жить правильно, в душе зарождается непонятная тревога. Может быть, это страх, что моё имя и лицо забудутся и их не вспомнят даже те, с кем я делил время и стол? Если у них вообще найдётся повод обо мне вспоминать. Но то про персоны и про след в истории. А как же методика? Как на больнице отразился стиль управления человека «без лица»? Что случается, если отстраниться от психоза собственной значимости и жить, следуя установленным правилам?

А получается очень интересно, между прочим. Всякий раз, попадая в одну смену с Валентином Валентиновичем, я словно бы проваливался в другое измерение, в другое заведение. Я оказывался в обычной больнице, где пациенты были предсказуемыми и действительно больными людьми, которым требуется помощь. Всё происходило вовремя, спокойно и так, как и должно происходить: больные – лечились, буйные – усмирялись, работники – работали. И всё это без крика и унижения, доброжелательно. Оказывается, не обязательно постоянно указывать людям на то, что делать и как делать, если эти люди начинают жить по правилам, которые они знают и понимают. И уж совершенно нелепым в такой атмосфере покажется крик на людей. Больных людей.

Удивительно, не правда ли? А вот лица не помню.