– Да твою ж, сука, снег.

Хром достал последнюю сигарету из опустевшей пачки, чиркнул зажигалкой, затянулся. Зря он вообще поменялся сменами с Богданом: у того повод, конечно, но сам Хром теперь едва на ногах стоял, провалявшись весь свой отсыпной с легкой температурой, и вот снова суточный наряд. Богдаша обещал за это два дневных оклада с отработкой, и Хром поддался. Ну а как не помочь человеку, у которого жена родила аккурат на смену новоиспеченного бати? Повод. Богдан еще обещал сына Василием назвать, по ходу, не всерьез, но Хрому и в качестве шутки оно пришлось по душе, хотя улыбался он редко, так уж с детства повелось. Слишком добрый, и мать за это всегда ругала, и сам вот себя теперь, и даже снег его ругал. В том, что ругал, Хром почти не сомневался, – у снега же других слов в запасе нет. Хотя, возможно, пытался что-то сообщить? Или позвать? Предупредить? Все-таки надо было отказаться, подлечиться дома. Вон, даже колеса за ночь занесло так, что утром на своей старушке Хром выехать не смог, пришлось брать такси до диспетчерской, а уже оттуда в экипировке и на рабочем «форде» – на точку. Оттого, что сутки выдались подозрительно легкими, Хрому теперь становилось вдвойне неспокойно. Он забычковал окурок в снегу и «дохрустел» до кругляка за новым куревом. Город здесь, на окраине, только просыпался, гудел еле слышно, словно зевая и выплевывая самых ранних. Даже во дворе этой одинокой, почти одичалой многоэтажки еще густо лежали сумерки. Голова у Хрома с каждым новым хрустом делалась все тяжелее, нос щекотал то ли морозец, то ли уже настоящий насморк. Впереди на фоне серой штукатурки ярко алело «Круглосуточно». Хром выругался – ну точно про него. Но потом взгляд зацепился за надпись на двери – «Курить» – и он напрягся уже всерьез. Шпана какая-то закрасила «не» черным маркером, пририсовав сбоку то, что, судя по всему, теперь курить и предполагалось. Хром проигнорил еще одну глупую аллегорию на свою жизнь и со вздохом потянул ручку на себя.

Колокольчик на двери динькнул вполне обычно, даже бодренько. За кассой кемарила Галя, у них с Хромом частенько совпадали и смены, и настроения.

– Чё, Вась, домой? Или из дому? – улыбнулась она, сонно моргая.

– Да хтонь его знает. Дай сильвер, две пачки.

– Нету, Вась. В девять привезут. Возьмешь блэк?

– Ну давай блэк. Одну тогда.

Пока Галя крутилась между кассой и табачной витриной, Хром в отупении уставился на пошлую розовую мишуру, тянувшуюся вдоль полок. Психануто-веселенькая, настроение она создавала совсем не новогоднее. В магазе у Гали Хром себя чувствовал словно попавшим в свои школьные годы, собственно, с тех пор, кажется, ничего и не изменилось, даже сама Галя. Только по-современному теперь пикал терминал оплаты. С протянутой Хрому пачки крупными буквами предупреждали: «Опасность», но он ее все-таки оплатил, хотя и без особого энтузиазма.

– Другую? – подхватила его мысль Галя.

– Да не, сойдет, – отмахнулся Хром. – Рука у тебя тяжелая.

– Ага, – хмыкнула та. – Вот верите же вы во всякую ерунду. Одной бабе случайно «мертворождение» дала, столько ору было. Чуть не дошло до вызова ваших. Я уж боялась, она мне глаза выцарапает, но тут хлеб приехал, Пашка ее утихомирил. Горбушку подарил, она усвистела довольная. А я думала, помру.

На это пришлось улыбнуться, пусть и без особой радости:

– Не переживай, Галина, драки – это не твое.

– Уж надеюсь!

Больше Хром ей ничего не сказал, только махнул рукой в дверях. Рано еще и в случае Гали бессмысленно. Таких добрых утр у них уже накопилось на полжизни, Хром видел про нее много всякого и теперь точно знал, что через три года, тоже зимой, на гололеде ее насмерть снесет тот самый Пашка на своей «буханке».