– Ну а что бы ты хотела делать? В чем бы ты хотела стать лучшей, Биби?

– Мне нужно время, чтобы решить.

– Ну и решай себе.

– Мне нужно понять, что я умею… делать хорошо.

– Что же ты умеешь хорошо делать?

– Жрать.

Мы хихикаем. Наши животы так и ходят вверх-вниз. Вверх-вниз.

Камилла приглашающе хлопает ладонью по траве. Я ложусь с ней голова к голове. И слушаю визги лета. Дети в бассейне-лягушатнике, собачье тявканье, смех, ностальгически пронзительный колокольчик фургона с мороженым, сердитые гудки распаренных, вздрюченных водителей с проезжей части.

Через несколько минут мы стряхиваем с задниц прилипшие травинки и счищаем друг другу с волос мучнистый пух. На локтях у нас остается травяной узор.

– Позвоню тебе, когда закончу.

– Я тебя провожу, но не до дверей. Не хочу встречаться сегодня с Алисией, учитывая последствия операции на открытом сердце, произведенной с помощью граната.

– Это правильно. – Мы обнимаемся и нежно прощаемся.

– Черт возьми, – ворчит Камилла. – На солнце все какое-то желтое.

Я оглядываюсь: Макс с моей работы выкатывает на улицу мусорный контейнер.

Ты остаешься нормальным человеком, пока не сядешь в автобус. Но едва пройдя мимо водителя, становишься частью Автобусного сообщества. Автобусного клуба. Получаешь знак отличия за возмущение при виде кружка жевательной резинки, прилепленного к ворсистому подлокотнику. Ждешь повода воздеть очи долу и поцокать языком, обращаясь к незнакомцу. Думаю, эта потребность строить отношения – вопрос выживания.

В автобусе всегда пахнет чизбургерами – чизбургерами, или мочой, или потом, или холодными пирожками с сыром и луком, но на самом деле, по-моему, все перечисленное тоже может пахнуть как чизбургеры.

Если уж речь зашла о бургерах, для меня тут все просто. В них должен быть сыр. Булочка должна быть сдобной и сладкой, почти как кекс. Мясо должно быть хорошего качества, сочным и хорошо прожаренным, с чуть подгорелой корочкой. Я еще люблю, чтобы был маринованный огурец. А если лучший вариант чизбургера, который вы заслуживаете, недоступен, советую на него забить и съесть тостик с сыром.

Мне не удается сесть у окна, и через головы пассажиров я пытаюсь высмотреть Дав. Внезапно я вижу ее белобрысые космы в районе следующей остановки. Она вертится, пригибается и лавирует в потоке людей, как обученный охранник, переодетый Рождественской феей, в погоне за магазинным воришкой. Сердце у меня так и колотится, пока она влезает в автобус. Убить мало всех, кто мешает ей пройти, – прочь с дороги! Она вся красная и запыхавшаяся, но быстро приходит в норму. Я бы на ее месте уже давно валялась на полу в приступе удушья.

– Могла бы подождать следующего! – На мой голос оборачивается весь автобус. Все пассажиры взмокли от жары, несмотря на открытые окна.

– Я хотела поехать с тобой. Ты ведь уже ждала меня.

Ехать нам восемь остановок.

– Ты всегда ездишь этим автобусом?

– Нет, обычно я бегу. Что бы ни делали парни. Иногда меня подвозят на велике, на багажнике.

– Бежишь до самого дома?

– Ну да, идти пешком слишком долго.

Как удачно, что мы обе сегодня нарушили свои привычки и возвращаемся домой одним автобусом. Нос у Дав обгорел до рубиново-красного цвета. Ее ресницы и пушок на руках стали белыми, как лебяжий пух. Я ей завидую – она-то использует шестинедельные каникулы на всю катушку. В отличие от ее сестры, которая корячится на работе, как взрослая, и в то же время вынуждена вести дневник питания, как малолетка.

– Как думаешь, уговорим вечером маму взять еду навынос?

– Не уверена, она только и говорит о том, что у нее нет денег. Наверно, боится, что они с папой так и не помирятся, и тогда ей придется стать матерью-одиночкой.