Дед вновь пропадал на полгода, а Николай усердно штудировал учебники, изучая митохондрии и лейкоциты.

«Я стану генетиком. Буду синтезировать справедливых и честных людей. Система – это здорово! Уже несколько лет я не слышал ни о каких авариях, всё предугадывается и предвосхищается. Но… со стороны я похож на муравья. Может ли муравей что-то сказать о своей жизни? У меня запротоколирован весь день. Я знаю, что произойдёт через год, через три, через пять! Это что, и есть жизнь?» – ужаснулся Николай и чуть не проехал мимо кафе «Старбакс» недалеко от Большого Москворецкого моста.

Хотя на поверхности скорость уменьшалась, поскольку район считался туристическим и всё было рассчитано на гостей столицы, Николай, сходя с эскалатора, сбился с шага и чуть не растянулся перед входом в кафе, где стояла табличка: «Открывайте дверь по старинке!»

Сканер, приводящий дверь в движение, беспомощно глядел Николаю в лицо своим белёсым глазом, как бы извиняясь перед ним за то, что придётся приложить физическую силу.

Николай с трудом распахнул входные двери и попал в трюм кафе. Дом, в котором оно располагалось, напоминал пятипалубный пароход. Но перепад давлений был, скорее, как на подводной лодке. Дверь жёстко, металлической ручкой в бок, втолкнула Николая внутрь, будто говоря: «Не надо стесняться».

Николай оглянулся и тихонько чертыхнулся:

– Давно аварий не было!

Вытяжная вентиляция на кухне кафе выбрасывала кофейные ароматы на улицу, создавая разряжение и забирая плотный, резиновый воздух снаружи. За бортом стоял безветренный июльский вечер. В горле города першило от пыли, поднятой автомобилями и перемешанной с выхлопами. Но посетители не замечали этого – в кафе воздух охлаждался и лицемерно обдувал их, создавая иллюзию комфорта.

Они на самом деле вообще мало что замечали. Основная жизнь циркулировала в виртуале, и она была гораздо плотнее московского воздуха.

Картина, которая предстала перед Николаем, напомнила ему конвейер, а посетители – заготовки, которые в процессе обсуждения планов, заключения контрактов и поедания пищи обрабатывались и превращались в необходимые обществу вещи.

«Я тоже заготовка, но конвейер важнее любви» – отмахнувшись от чего-то, подытожил Николай, стряхнул наваждение и вошёл в зал. Девушка, судя по пустой тарелке, проходившая финишную обработку, смерила Николая взглядом, и не обнаружив ничего особо выдающегося, вновь вернулась к своей виртуальной подруге, сидящей на виртуальном стадионе в новом платье, меняющем цвет от хлопка рук.

«Ну и ладно, мне всё равно» – отвернулся Николай. Он хотя и был почти метр девяносто, но выглядел рыхло и не давал повода для иллюзий.

Отвернувшись, он напугался, выпав в большое помещение – при помощи огромного зеркала зал резко расширился, и там Николай обнаружил себя, круглолицего брюнета с печально-улыбчивыми глазами. Его массивность маскировала собственный возраст, ему давали от двадцати до тридцати лет. На самом деле он только что закончил химфак МГУ, и ему исполнилось двадцать три.

Взгляд скользнул вниз, обнаружив мешковатые джинсы – последний раз в магазине не оказалось его размера, и Николай, понимая, что не скоро соберётся туда вновь, купил брюки на два размера больше.

– Такие невероятно большие брюки, наверно, носят боги?

– Скоро все будут такими богами. В нашем здании открыли «Макдоналдс», – опустила Николая с Олимпа продавщица.

Геометрия пространства кафе и расположение столов напоминали о конвейере: пришёл, поел, иди дальше. Роботы-официанты моментально приберут рабочее место, подготавливая станок к новой заготовке – к новому посетителю.