Я кивнул.

– Хотите переложить бремя вины на меня. Разумное решение. В конце концов, для этого я здесь. Что ж, я возвращаюсь. А вы все можете делать то, что считаете нужным.

– И зачем ты туда рвешься? – выпалил Артавасдус, все еще пылая гневом. – Ты же сам только что сказал – это не твой город, не твой народ. Такие, как ты, будут как раз по другую сторону стены. В этом нет смысла.

Я поднял руку.

– Артавасдус, прости, что назвал тебя синешкурым. Я сделал это только для того, чтобы убедиться, что ты слушаешь. Я возвращаюсь, потому что это мой долг. Вам не нужно идти со мной, потому что долг – самая дрянная причина для самоубийства. Более того, я предполагаю, что четыре тысячи перепуганных парней снаружи ведут один и тот же разговор сейчас. Что бы мы ни решили, мы должны их убедить, поэтому предлагаю без отлагательств принять решение, а затем прояснить ход мысли. – Я опустил руку. – Ваше слово.

Нико оглянулся; теперь он говорил от лица робуров.

– Все наши хотят держаться вместе, – сказал он. – Считают, что, если разделимся, – пропадем поодиночке. Варвары просто перебьют нас, без шансов. В конце концов, глупо отрицать, мы и впрямь выделяемся в толпе.

Я сделал вид, что на мгновение задумался.

– Хорошо. В таком случае, если мы будем держаться вместе, куда бы мы ни пошли, мы окажемся в осаде. Так что имеет смысл отправиться туда, где стены повыше. Можете так всем и передать – от моего лица, – добавил я.

– Мы скажем им, что вы идете домой.

Я пожал плечами.

– Если хотите.

– Наши последуют за вами куда угодно. Сами знаете.

На самом деле я не знал, пока он не сказал это, и у меня на мгновение перехватило дыхание. Одно мне кажется бессмысленным – любовь. Она не приносит никому ничего хорошего. Тот, кого любишь, или подводит тебя, или умирает. В любом случае ты мучаешься. Какой, черт побери, в этом смысл? Как я уже говорил – в моей жизни враги помогали, а друзья – источник бед.

Но с моими подопечными я говорил честно. Сама суть моего верховенства над ними в том, чтобы вина, в случае чего, легла на меня. И если они последуют за мной из любви – называйте как хотите, верностью, доверием, но все сводится к любви – и умрут, я буду виноват. Я буду держать ответ. Вот почему Империя платит мне большие деньги – чуть меньше, правда, чем флейтисту из придворного оркестра.

– Если ты думаешь, что это поможет, скажи им все, что захочешь, – сказал я. – Ну а я, пожалуй, пойду спать.

Все четверо ушли, преисполненные мрачной торжественности, как надо, и я остался со своим чувством вины. Почему? Да потому, что у меня в рукаве была припрятана одна карта – и я про нее не рассказал им. Не шибко сильная карта – валет, если не десятка. Но если бы я о ней упомянул – они взлелеяли бы надежды, а надежда, по моему мнению, тоже находится в списке вредного – пункта на два ниже любви. Так что я позволил себе обольститься надеждой, чтобы им не пришлось.

Почти наверняка вы умнее меня самого, и все уже всё поняли сами. А я на тот момент ни хрена не понимал, равно как и Нико с его тремя приятелями; даже если кто-то и понял, мне не доложил. Имей в виду, читатель, мы были уставшие как собаки – да еще и напуганы до усрачки. Не лучшее состояние, так ведь? Отдай мне должное – ибо я проснулся примерно через час и все осознал от начала и до конца.

Тринадцать тысяч голых мертвецов. Допустим, часовой на городской стене заметит вдали блики на шлемах и наконечниках копий. Что он подумает? Спорить готов – что-то вроде: «Ага, а вот и генерал Приск возвращается, наверняка задал жару этим варварам». И после такой мысли, само собой, будет дана команда – ворота открыть.