Было и другое. В печати стали появляться интервью продюсеров с крайне негативными отзывами о Луизе, хотя эти молокососы не помнили даже имен своих предшественников, которые не просто любили, а обожали и боготворили ее.

И всегда рядом с ней торчал Фрэнк, неизменно делавший все только хуже. Он постоянно вытворял глупости, но экстравагантный безумец с большими деньгами выглядит просто смешным, а человек без гроша обреченно нарывается на неприятности с полицией.

Хотя за решетку Фрэнк так ни разу и не угодил. Непостижимым образом Луизе удавалось всегда выручать его из беды. Время от времени ей доставались небольшие ангажементы. Вот тогда он причинял больше всего неприятностей. Стоило ему попасть в театр, как это непременно заканчивалось громким скандалом. Видимо, Фрэнк уже не мог себя контролировать – так хотелось ему привлечь внимание к своей персоне. И он становился похож на вздорную истеричку.

Как ни странно, но алкоголиком он никогда не был. Все свои выкрутасы совершал на трезвую голову. А если поддавал, то очень редко, когда считал, что немного спиртного поможет ему изобразить себя Гарриком[1] нашего времени. И он начал избивать Луизу. Это кажется невероятным, даже если просто написать такое на листе бумаги. Вы же помните Луизу Лестер? Кто тогда смог бы вообразить себе мужчину, который поднял бы на нее руку? А вот он оказался таким. Мне часто приходилось приглашать врачей, чтобы убрать следы синяков с ее лица как можно быстрее.

Годы шли, и все становилось только хуже – хуже для меня самой, хочу подчеркнуть. Она-то ухитрялась получать с ним какое-то необъяснимое, дьявольское удовольствие. А Фрэнк постепенно превращался в бремя, от которого невозможно было избавиться. Они с самого начала не могли мне платить арендную плату в полном размере, а потом платили все меньше и меньше, пока не перестали платить совсем. Временами я теряла терпение и грозила Фрэнку вышвырнуть его на улицу. Но он лишь смеялся мне в лицо: «Если я уйду, Луиза уйдет со мной. Неужели ты, Полли, можешь вообразить ее сидящей под арками театра Адельфи?»

Луизу я вообразить там не могла, зато живо видела, как под арками сидит он сам, а она поет на улицах Лондона, пока не заработает на пропитание и не отнесет ему – как старая мамаша-трясогузка мерзкому лысому кукушонку с красной тощей шейкой, подброшенному когда-то ей в гнездо.

И они оставались под моим кровом. Для представителей театральной профессии наступили тяжелые времена. И они все еще продолжаются. Людям надо где-то жить, но они уже не могут себе позволить достойное жилье. А в пансионный бизнес пришло столько деловых людей, что для такой пожилой женщины вроде меня это стало большой головной болью. Я так и не научилась считать каждый пенни и по-прежнему не могу жестко разговаривать с несостоятельными постояльцами, как они того заслуживают.

Присутствие Фрэнка стало пагубно сказываться на моих финансовых делах. Я ведь еще не успела рассказать вам о самой скверной черте его характера. Даже не знаю, как описать ее, чтобы он не выглядел совершеннейшим идиотом, кем Фрэнк, конечно же, не был. Будь он явным кандидатом в дом для умалишенных, я бы давно сдала его туда, что бы ни говорила Луиза.

Он много бахвалился и постоянно распускал павлиний хвост. Но не в этом заключалось главное. Многие похваляются своими былыми заслугами, особенно ветераны тщеславного актерского цеха. Но Фрэнк делал это с какой-то болезненной настойчивостью, словно впадал в транс. Стоило кому-то открыть рот и начать рассказывать об услышанном или увиденном что-то умное или восхитительное, как наш маленький божок влезал с рассказом, что это именно он сделал то же самое, но только намного раньше и лучше.