Луиза могла даже не поставить свою подпись в силу слабости характера, устыдившись подозрений в отношении лучшей подруги. А ведь все анонимные письма такого рода непременно принимаются во внимание и становятся поводами для расследования. Сотни анонимок, как правило, бесполезны, но их обязательно проверяют. Потому что хотя бы в одной из них может вдруг обнаружиться действительно ценная информация. И если вскроется, что послание написано рукой Луизы, то положение преступницы станет очень шатким.

Ситуация коренным образом изменится. Прежде Хокинз имела возможность излагать более или менее убедительную версию, без труда отвечая даже на самые сложные вопросы, потому что не находилась под подозрением. Она была уверена, что ей все сойдет с рук, чувствовала собственное превосходство над офицерами полиции, которые так легко позволяли водить себя за нос. Все шло в соответствии с ее планом. Но теперь схема нарушается. Хокинз противостоят детективы, не склонные больше доверять каждому ее слову, подозрительно относившиеся к ее показаниям.

А она понимает, что стоит им напасть на верный след, и сыщики непременно узнают о ее ненависти к Спрингеру. Хокинз ясно и другое: где-то в доме, в случае обыска, найдут подлинную историю преступления, изложенную на бумаге ею самой. Но больше всего старую подругу вывела из равновесия смерть Луизы.

Хокинз станет отвечать на новые вопросы следователей, запинаясь и путаясь. И в конце концов, найдут ли ее письменное признание или нет, она сдастся и во всем покается.

Это один из возможных вариантов развязки той истории, которую написала мисс Аллингем для нас с вами. Я бы даже назвал его наиболее вероятным. Вспомните, как глубоко потрясли убийцу слова инспектора: «А ведь вы убили его, если хотите знать, Ма». Да и сам по себе факт, что она написала историю своего преступления, говорит о тягчайшем эмоциональном напряжении, страстном желании любым путем избавиться от него. Короче говоря, в день самоубийства своей лучшей подруги она находилась в таком психологически ломком состоянии, когда проще всего было бы добиться от нее признания вины, ведь только чрезвычайным усилием воли Хокинз заставляет себя молчать. Насколько облегчило бы работу сыщика, если бы он допрашивал каждого подозреваемого в момент столь глубокого душевного волнения!

Но повторю: я ни в чем не уверен. Луиза Лестер могла и не оставить предсмертной записки. Полиция не сразу принялась бы за основательные допросы подозреваемой, сосредоточившись лишь на тех аспектах, которые касались самоубийства. А если бы и стала доискиваться, у Хокинз могло хватить силы воли и хитрости, чтобы ничем не выдать себя. В особенности на более поздней стадии, когда улики, доступные прежде, уже бесследно пропали – тогда доказать вину Хокинз стало бы чрезвычайно трудно любому жюри присяжных, если она сама продолжит держать рот на замке.

Но существует и еще один вариант дальнейшего развития событий. Ряд факторов свидетельствует о том, что человек, совершивший такое преступление, психически не совсем здоров и балансирует на грани потери рассудка: мотив преступления, который оказался бы абсолютно недостаточным для любого нормального человека; способ его совершения, бесчувственный и самодовольный стиль описания убийцей содеянного; словно злодеяние можно поставить себе в заслугу.

Если принять во внимание совокупность признаков, то шок, пережитый Хокинз после самоубийства Луизы, вполне мог ее душевное состояние нарушить окончательно, и остаток жизни наша героиня провела бы тогда в лечебнице соответствующего профиля.