— Может, все-таки я сверху красить буду? — Ярослав с сомнением покосился на шаткую стремянку.

— Нет. Я легче, меня эта хреновина точно выдержит. А вот тебя — не факт, — решительно ухватив валик, Инга поднялась на две ступени, водрузив на пятачок навершия поддон с краской. — Ты с той стороны плинтуса скотчем обклей. У меня эта дрянь все время криво ложится.

— Как скажешь, — все еще с сомнением протянул Ярослав, но моток скотча все-таки взял и присел на корточки у стены. — Может, ты завтра меня подождешь? Не нравится мне твоя любовь к скалолазанию без страховки.

— Даже не знаю… — изобразила задумчивость Инга. — Вдруг ты не придешь? А я буду ждать, как дура. И день зря потеряю.

— Почему не приду? Приду, — удивленно посмотрел на нее снизу вверх Ярослав.

— Ну мало ли что — задержишься, дела какие-то, проблемы… Всякое в жизни бывает.

— У меня не бывает.

— Нет, если уж я тебя ждать буду — давай хотя бы телефонами обменяемся. Обещаю не дергать без повода, — сделала честные глаза Инга и затаила дыхание. Ярослав молча оторвал полосу скотча. Молча примерился. И молча прилепил ее на плинтус. Посидел, сосредоточенно глядя в стену, пригладил рукой волосы, передернул плечами.

— У меня нет телефона.

— В каком смысле? — растерялась Инга. Она, конечно, предполагала, что Ярослав не захочет давать номер — но очевидная нелепость вранья была слишком обескураживающей.

— В прямом. Разбил. Вместе с симкой.

— И… что? Восстановить симку в любом сервисном центре можно.

— А вставлять куда? В брелок? — тихо и почти зло спросил у стены Ярослав.

— Ну так… А… Ну…

Инга совместила в мозгу кожаную куртку в августе, одну и ту же чистую, но не слишком-то новую рубашку, упорное нежелание принести хотя бы убогую шоколадку к чаю…

Твою мать.

У него что, совсем денег нет?

Вот то есть абсолютно?

— Извини, — с запоздалой тактичностью сдала назад Инга. — Тебя к восьми ждать?

— Да. Постараюсь пораньше выбраться, но не уверен, что получится.

В голосе Ярослава явственно ощущалось облегчение.

10. Глава 10 Что принесла, то возьми

То, что поначалу показалось Инге мошкарой, на самом деле мошкарой не было. Над помидорами колыхалась темная мелко-крапчатая дымка, то сжимаясь над поникшими кустиками, то растекаясь зыбким тревожным маревом. Преодолевая инстинктивное отвращение, Инга опустила ладонь в колышущийся призрачный рой — и вздрогнула от омерзения. Крохотные мельтешащие точки тут же облепили пальцы пульсирующей вязкой массой, по коже побежал липкий холод, стремительно поднимаясь от ладони к локтю. Взвизгнув, Инга затрясла рукой и метнулась к крану.

Нужна была текущая вода.

Для сглаза — только текущая.

Подставив руку под ледяную струю, Инга смотрела, как утекает вниз грязная муть, закручиваясь в тоненьком ручейке пульсирующими темными водоворотами.

Соседи увидеть грядочку с помидорами не могли — спасибо монументальному забору Евдокии Павловны. С улицы двор тоже не видно, его закрывают кусты сирени. А единственным человеком, который заходил к Инге на днях, была Мария Федоровна. Которая, кстати, восхищалась грядками и жаловалась на загадочную фитофтору, коварно пожравшую все завязи помидоров.

Ах, вот, значит, как.

Решительно вздернув подбородок, Инга чеканным шагом вернулась в огород.

Так… Сейчас полдень, солнце по правую руку, значит, закат вот там… Зачерпнув с грядки горсть рыхлой влажной земли, Инга закрыла глаза и заговорила — мерно, часто, ровно.

— Стану я, раба божия Инга, из избы дверьми, из дверей воротами, пойду темной тропой в закатную сторону. Небом покроюсь, землей подпояшусь, звездами уберусь, ступлю в воду студеную, скажу слова каменные. Как вода в ручье катится, так с огородины моей жидки-брыдки, уроки-призоры утекают, к врагам моим притекают, им убыток чинят, им житье урочат. Наговор мой не избыть, волю мою не переломить.