– И это все?

– Вроде бы все, – как-то не очень уверенно ответил отставной десантник. – Я, пожалуй, пойду. Что-то я себя уж слишком скверно чувствую. Когда будут похороны?

– Не знаю, как экспертизу проведут, – Егор едва сдержался, чтобы не выругаться, вспомнив эксперта и следователя.

– Ну, я пойду?

– Идите. Я, пожалуй, сегодня здесь заночую.

Егору, действительно, совсем не хотелось возвращаться в уже не свою, пустую и неуютную квартиру, в которую, возможно, ломились коллекторы и судебные приставы. Когда за Львовичем захлопнулась дверь, он лег на диван и стал складывать картинки из трещинок на пожелтевшем от табачного дыма потолке.

Егор уже задремал и видел какие-то причудливые игровые поля, испещренные неровными столбцами цифр, когда в прихожей раздался прерывисто-нервный зуммер входного звонка.

– Кто бы это мог бы быть? – досадливо пробормотал Егор и, не надевая тапочки, босиком поплелся к двери.

На пороге снова стоял Львович, лицо его покраснело, а глаза возбужденно блестели. Он то ли допил свою фляжку, то ли куда-то бегал, а, скорее всего, и то и другое.

– Знаешь, Егор, я не рассказал тебе самого главного. Я никому этого не рассказывал, даже твоему отцу.

Львович закурил и, слегка покачиваясь, прошел к письменному столу.

– Возможно, я сейчас совершаю большую глупость, но я чувствую себя виноватым в гибели Толи, – борясь с нервным возбуждением, Львович старался говорить медленно, тщательно подбирая слова. – В общем, когда я довез Глимскинда до дома Буянова, тот, не глядя, выгреб из пиджака пригоршню чаевых. Денег оказалось немало – около семи тысяч, но, главное, между купюрами лежал листок из Мишиного блокнота. В тот вечер Миша, впервые пил вместо сока шампанское, и ничего не записывал. Видимо, это была какая-то старая запись, которую он зачем-то вырвал из блокнота, положил в карман и там позабыл. Может быть, это даже зашифрованный ключ к системе, и Глимскинд не хотел оставлять его в своем блокноте. Я никому не стал рассказывать об этом листке, даже Толе. У него на следующий день так горели глаза, он с таким азартом рассказывал о системе, что я испугался давать ему такую наводку. Я думал, ну поищет он эту систему месяц-другой, ни черта не найдет, да и бросит. А вот видишь, как все сложилось. Может, если бы я отдал Толе этот листок, он бы, как Глимскинд, разгадал систему и жил бы сейчас в каком-нибудь Монте-Карло… а, может, все бы закончилось гораздо раньше.

– А этот листок еще существует? – испытывая невероятное волнение, спросил Егор.

– Существует, я за ним сейчас и ездил. Одно время мне хотелось сжечь эту бумажку, но что-то остановило. Вот она. Только что здесь зашифровано, это одному Глимскинду известно.

При виде протершегося на сгибах клетчатого блокнотного листка Егору сразу же вспомнился змеиный поцелуй Магды Делоне и его позорное фиаско в «Зодиаке». Листок представлял собой таблицу из странного сочетания крестиков, ноликов и палочек.

O XXXXIIX XIX XXIX X XXXII

XXXXXI XIII XXXXII XXXXXIII O XXII

II0 XII XXI III XXXX O

XXII XXXXXI IX XXXIII XX XXXXXIII

III XXX IO XXX XXI XXXXI

IIX IIO XXXX XII XXIX XXIII

XXXXIX XXXIIX XXXXIIX XXXII II

XXX XXI XXXXIII IIX XXXI XXXXX

XXXIII XXXIX IO X XII XXXXXI

– Ничего себе система! – бывший хирург даже присвистнул от удивления.

– Вот и я говорю: ничего себе, – согласно кивнул головой Львович. – Я тогда подумал, что если отдам эту запись Толе, то он точно поверит в существование системы и всю оставшуюся жизнь потратит на ее расшифровку… А он и так поверил и потерял жизнь неизвестно ради чего. Может, если бы у него был этот листок, то все пошло бы по-другому, ведь Толя хорошо знал математику…