Я отворачиваюсь.

– Утырок, я с тобой разговариваю.

Кажется, опять пошло-поехало.

И тут очень кстати поспешно входит учитель. Он сканирующим взглядом обводит класс и выглядит при этом так, точно всех впервые видит.

– С сегодняшнего дня у нас новый ученик. Вы здесь… – он сверяется с бумажкой, – Дэн Серил?

Раздаются смешки.

– Сарел, – говорю я. – Моя фамилия Сарел.

Он касается языком края усов и меряет меня взглядом. Я – смутьян? Я над ним насмехаюсь? Он не может понять.

– Пусть будет Сарел, – говорит учитель, – если вам так нравится.

Да, мне нравится, когда мою фамилию произносят правильно. Можете считать меня идиотом.

Далее он бубнит себе под нос список класса. Подружек Эстель зовут Уен Нгуен и Джейни Бейкон.

В списке моих позоров есть еще кое-что – помимо того, что я ни разу не целовался и не имею «кубиков». У меня вообще нет знакомых девочек. И даже в начальной школе, когда они были, общались мы на разных частотах.

Я был стеснителен, и мама частенько говорила, что нужно «просто вступать в разговор». Но со мной этот номер не проходил. Мне и сейчас стыдно при воспоминании о моих тогдашних косяках. Однажды в пятом классе я сидел рядом с девочкой, которая мне нравилась, и отчаянно хотел сказать хоть что-нибудь, когда она сама вдруг заговорила со мной.

– Это небо мне так нравится, – прошептала она. У нас было задание нарисовать карту национальных парков на Северной территории.

– Мне тоже такое небо нравится, – сказал я, вступая в разговор. – Сразу после грозы, когда солнце за тучками, а цвет из темно-серого делается пурпурным.

– Невил, а не небо. Твой друг.

– Ага. Который?

Но момент для откровений был явно упущен.

– Забудь.

Она повернулась ко мне спиной, выставив колени в проход. Никто из нас представить не мог, что я такой дурак.

С той поры дела стабильно катятся под откос.

А теперь мой план избежать статуса ботаника и беженца частной школы летит в тартары из-за одного неосторожного замечания учителя.

– У вас была отличная успеваемость в «Грешеме», мистер Сарел. Будем надеяться, что ваше присутствие на сегодняшнем уроке математики придаст вдохновения всем нам.

Возможно, если я буду молчать весь урок, мне удастся остаться в тени. Я мрачнею и пригибаюсь ниже. Кто-то сзади так лупит по моему стулу, что у меня отдается в позвоночнике.

Разница между моей старой школой и новой – чисто внешняя. Старая школа жирела на финансовых поборах, неустанно что-то модернизируя и ремонтируя, так что музыкальные экзерсисы, свистки арбитров и стук теннисных мячей шли под фоновый аккомпанемент завывающих электроинструментов. Обветшалые же корпуса этой школы выглядят и пахнут так, точно здесь плохо убирают. Маленькая пришкольная территория с голым и грязным стадионом обнесена проволочным забором, вдоль которого валяется мусор и буйно растет крапива. До граффити на фасаде никому нет дела. И звонок орет как пожарная сирена, поэтому мне все время кажется, что нас вот-вот возьмут в кольцо и расстреляют.

Я так отключился от математики, что, когда учитель задал мне вопрос, я действительно не знал ответ.

При выходе из класса на обеденную перемену Джейзо делает движение в бок, так что я ударяюсь о край шкафчиков – в моей старой школе качки тоже любили развлекаться подобным образом. Засранец.

Во дворе я сажусь отдельно. Девочка-ботаничка предлагает мне присоединиться к их компании, но я говорю, что все в порядке. Вранье. Все совсем наоборот. Я не в порядке. У меня кусок в горло не лезет.

Когда в старой школе приходил новичок, к нему прикрепляли кураторов: с одним он догонял школьную программу, с другим – осваивал новую, с третьим – делал домашние задания, а четвертый знакомил его со школой, записывал в кружки и секции, насильно интегрировал и следил за его успехами. Здесь я, похоже, предоставлен самому себе. Это означает, что с имиджем будет полный затык, если я не начну общаться. Пока обо мне известно только то, что я высокий, иногда откликаюсь на обращение «утырок», молчу в классе, хмурюсь, сутулюсь, жую с закрытым ртом и что моя фамилия «Сарел», а не «Серил».