С годами, набираясь опыта, мы учились всё лучше организовывать наши поездки. Этим сложно гордиться: думаю, более способные ученики были способны к более быстрому обучению. Всё же мы проделали большой путь. Хорошо помню, как во время первой экспедиции мы взяли с собой три одолженные у знакомых палатки, только одну из которых удалось поставить удовлетворительно, причём я не уверен, что в том была хоть малейшая вина палаток. Соевое мясо напоминало губку и приобретало вкус всякой приправы, добавленной в бульон. Химические обеды быстрого приготовления в хрупких пластиковых коробочках рассыпались по рюкзакам, прижатые объёмными мешками с каменными сухарями. Самодельное сублимированное мясо даже после суток замачивания оставалось глухо к нашим мольбам восстановить прежние свойства. На Полярном Урале мы узнали, как дорого может обойтись неточное описание маршрута. Тогда же, выходя из поезда, едва не забыли одну палатку из двух – в условиях даже летнего Заполярья с его полчищами гнуса и частыми дождями это событие могло бы иметь незабываемые последствия. На Алтае мы выяснили, что связь по рации между первым и замыкающим не защищает от потери участника группы, и затем нужен целый день на его поиски. Две последние экспедиции представляются мне наиболее успешными в плане организации, но и в Прибайкалье пройденный нами маршрут сильно отличался от намеченного. А ведь это тоже ошибка организации: недооценка препятствий, переоценка собственных сил, недостаточно точное представление о тропах и перевалах. Опыт подобного планирования оказался ценен в обычной жизни, несмотря на все очевидные особенности жизни экспедиционной.

Мою повесть легко обвинить в бесчеловечности в том буквальном смысле, что на её страницах почти не будет людей, во всяком случае, нас – отдельных участников тех событий. Вообще, местоимение «мы», наверное, окажется самым частым словом в тексте. Естественно, что конкретный состав этого «мы» менялся от похода к походу: в шести описанных экспедициях, в общей сложности, приняли участие около тридцати человек. Каждый из них достоин отдельного рассказа, но эти рассказы трудно совместить с повествованием о природных красотах, ведь люди так уникальны, переменчивы и недолговечны. Всё же мне хочется закончить вступление словами благодарности в адрес всех тех, без кого случившееся не было возможно – без преувеличения, поскольку я никогда не решился бы на одиночный поход. Я должен извиниться за то, что, используя «мы», говорю в какой-то степени и от их имени, хотя уверен, что в чём-то они воспринимали происходящее иначе. Я очень надеюсь, что они не жалеют о содеянном, и оно составляет ценную частичку их опыта. Мой опыт подсказывает, что трудности – и физическая усталость, и недостаток комфорта, и даже ссоры – забываются, но воспоминания о покорённых вершинах (пусть высотой всего пару сотен метров) остаются в памяти надолго.

Началу нашего первого похода по Южному Уралу предшествовало двухдневное железнодорожное путешествие через доселе неведомые районы огромной страны. С детства мне была хорошо знакома дорога на юг через Орёл, Курск и Белгород с её быстрой сменой растительности: сначала пшеничные поля и яблоневые сады, потом бескрайние посевы подсолнухов и кукурузы, под конец – степные районы южной Украины и северного Крыма. При движении на восток пейзаж практически не менялся, а в Златоусте никак не чувствовалась удалённость от дома: те же породы деревьев, то же освещение, то же небо, на котором без труда различаешь признаки перемены погоды. Годом позже мы следили за привычным чередованием климатических зон на пути в Крым. Вылазки на северо-восток, напротив, позволяли увидеть картину постепенного оскудения природы: всё ниже становились деревья, всё обширнее болота, берёзы и осины отступали под натиском лиственниц, закалённых в боях с сильными ветрами и глубоким снегом. Те же лиственницы, впрочем, торжествовали и в куда более благоприятных условиях Алтая и Прибайкалья. Лес, составленный из лиственницы и кедра, выглядит парадно даже по сравнению с карельскими сосновыми борами. Яркая, сочная зелень этих прекрасных деревьев чудно гармонирует с глубоким голубым цветом южно-сибирского неба, почти лишённого примеси водяного пара. Алтайское или прибайкальское ясное утро – это постоянное ощущение праздника от свежести красок, неведомой ни дому, ни Северу, ни выжженным солнцем крымским степям.