– Смотрите, там, кажется, мороженое продают. И фрукты с чипсами.

Поезд остановился на промежуточной станции. К составам, неся в руках сумки и лотки, потянулись плотные женщины, которые перекрикивали друг друга: соленые орешки, эскимо, пломбир, пирожки с картошкой, пирожки с мясом, с луком.

– Не хотите выйти подышать воздухом? Или, может, вам что-то купить?

– Нет-нет, спасибо. Я, может, сегодня глупо себя веду, но еще не совсем беспомощная. Идите, идите, я тоже, наверное, спущусь, – она смотрела, как Саша надевает рыжую ветровку и достает из сумки кошелек. – И не волнуйтесь, я у вас ничего не возьму. Мне ничего не нужно, – с усталой улыбкой сказала Лена.

Спрыгнув на перрон, Саша поежился от холода – он всегда забывал, как промозгло бывает ранним летним утром. Вокруг медленно ходили пассажиры, разминали суставы, кто-то харкал в сторону. Люди суетились и покупали газировку, соленые крекеры, фисташки, семечки, тот самый пломбир – они с ленивым нетерпением ждали отправления поезда. Саше казалось, что в воздухе запахло морем: потянувшись до хруста в позвонках, он закурил и посмотрел в сторону – у самого горизонта появилась едва заметная розовая полоса, контуром обведшая далекие темные горы.

Когда он вернулся в купе, Лены там уже не было.

Саша ворочался на высокой кровати, и при каждом движении под ним поскрипывала старая сетка. Над его постелью тяжело нависали ряды полок – на верхних громоздились кучи старой одежды, тускло поблескивая пуговицами и молниями, а на полках чуть ниже были свалены толстые книги вперемешку с грампластинками. Там же стояли разносортные стеклянные банки, наполненные мелочью из прошлых десятилетий, валялись значки и жетоны. Ближе к дверному проему, не до конца закрытому плотной шторой, висели часы с неработающими ходиками.

Утопая головой в подушках, он изо всех сил старался не заснуть: каждый вечер Саша обещал себе проснуться раньше бабушки. Его разбирал смех при мысли о том, как она испугается, как загремит ведрами во дворе, когда он неожиданно выскочит из-за кустов, – будет весело и хорошо. Но, увы, пока у него ничего не получалось, как он ни старался: ложился спать еще при свете, пил воду бутылками на ночь, чтобы проснуться часа в четыре утра, но без толку – бабушка опережала его, и когда Саша просыпался, в комнате уже пахло блинами или сдобой, по всему дому слышались торопливые шаги, то и дело кто-то хлопал дверью, а на оранжевых половых досках медленно разрастался луч света.

Так случилось и сегодня, хотя прошедшей ночью Саша решил и вовсе не спать, раз уж проснуться вовремя ему не удавалось. Он вспоминал разные страшные истории, чтобы не сомкнуть глаз, то и дело кусал себя за руку, держал пальцами веки, но это не помогло: в полночь он заснул крепким сном. Когда Саша открыл глаза, то от удивления и разочарования, что его дело снова провалилось, подскочил на кровати и, потеряв равновесие, свалился на пол, ударившись плечом. На глухой стук прибежала старшая двоюродная сестра: отдернув штору, она стала смеяться над ним, а он едва смог скрыть огорчение.

– Давай, Сашка, не плачь, лучше иди есть: я все утро на кухне провозилась, чтобы хоть что-то приготовить, а ты только спишь и спишь. Омлет будет невкусным, если остынет, ты же знаешь.

– И ничего ты не готовила, – ответил Саша, выпутавшись наконец из одеяла, – бабушка все готовит, а ты только помогаешь ей.

– Нет, сегодня завтрак делала я, – возразила сестра после короткого молчания, – бабушка ушла рано по делам и вернется не скоро. Может, и не сегодня даже.

– Это еще почему? – встрепенулся Саша.