Таких подробностей в историях за ужином не было. Я сам доходил до этого во время субботних вечеров, когда отец возил меня в ресторан. Порой у папы проскальзывало что-то вроде: «Если бы твоя мать не заставила меня отдать ей все деньги за дом…» или Марджори, поджав губы, интересовалась, не нашла ли мама «нормальную» работу.

Мамино безвылазное сидение дома длилось так долго, что вспомнить, когда именно все началось, невозможно. Знаю, она думала, что выползать наружу опасно.

Ее донимали младенцы. «Везде младенцы», – сетовала она. Плачущие младенцы и мамаши, затыкающие им рты пустышками. Еще мама жаловалась на погоду, транспорт, атомные станции и излучение от высоковольтных линий. Но больше всего ее раздражали младенцы и их мамочки.

– Можно подумать, главное – родить ребенка, – возмущалась она, – а потом хоть трава не расти! Просто накачай его лимонадом и посади за видеоигры! – В те годы они только набирали популярность. – Разве в наше время родители с детьми общаются? – вопрошала она.

Она вот со мной разговаривала. На мой взгляд, слишком много. Теперь мама все время проводила дома и утверждала, что сейчас по-настоящему хочет видеть лишь меня.

* * *

В город мы периодически выезжали, но за покупками мама отправляла меня, а сама сидела в машине. Или говорила, зачем, мол, ехать в магазин, если можно заказать доставку из «Сирса». Когда все-таки выбирались в супермаркет, то затаривались супами «Кэмпбелл», замороженными рыбными обедами «Капитан Энди», замороженными же вафлями и арахисовым маслом. Вскоре наша кухня больше напоминала бомбоубежище. В «Сирсе» уже торговали продуктами глубокой заморозки, и полуфабрикатов было хоть отбавляй. Разразись ураган, мы спокойно продержались бы несколько недель – еды было предостаточно. Мама говорила, что сухое молоко для меня даже лучше: не такое жирное. Ее родители умерли молодыми именно из-за высокого уровня холестерина. Необходимо обращать на это внимание!

Затем мама начала заказывать из почтовых каталогов – Интернета еще не было – все, вплоть до трусов с носками, и твердить, что в городе слишком сильное движение и пробки и выезжать туда не надо, ведь каждый водитель усиливает загрязненность воздуха. Я предлагал купить мотороллер – увидел в телешоу парня на мотороллере и представил, как здорово будет ездить по делам.

– Разве обязательно столько выезжать? – возразила мама. – Если вдуматься, разъезды – сплошная трата времени, а дела и дома найдутся.

Маленьким я вечно пытался вытащить маму из дома. Пойдем играть в боулинг, ныл я, в мини-гольф, в Музей науки. Выбирал места, которые могли бы ей понравиться, – школьный рождественский базар, мюзикл «Оклахома!» в «Лайонс-клубе»[9].

– В том мюзикле танцы! – восклицал я.

Зря, совершенно зря.

– Одно название, а не танцы, – бурчала мама.

* * *

Порой я думаю, маму погубила слишком сильная любовь к папе. Слышал, что человеку трудно оправиться, если его любимый умирает или просто уходит. Как я уже тогда понимал, именно это имеют в виду, когда говорят о разбитых сердцах. Однажды, когда мы доедали ужин из полуфабрикатов и мама налила себе третий бокал вина, я решил спросить. Хотелось понять, за что можно так ненавидеть человека, – ведь отца моего она сейчас ненавидела с той же страстью, с какой прежде любила. Это что-то из области физики, хотя мы ее еще не изучали. А еще похоже на качели: один человек поднимается настолько, насколько сидящий напротив опускается.

Я решил, что если сердце у мамы разбилось, то не потому, что ушел отец. Она потеряла любовь и мечту покорить Америку, торгуя попкорном и хот-догами или танцуя в блестящем платье и красных трусиках. И чтобы восхищались твоей красотой: папа, по маминым заверениям, восхищался каждый день.