– Да, слушаю, – ответил старший лейтенант.

– Сергей Владимирович, – запомнил-таки отчество Десяткин, – Я договорился с потерпевшим, всё нормально, мы примирились. Что делать дальше?

– А завтра приходите все вместе к десяти часам в мой кабинет. Адвоката тоже позовите, прям сейчас ему наберите, чтоб он планы на субботнее утро не строил. Скажите ему, что завтра всё разом сделаем. Потерпевшему тоже передайте, чтоб приходил, – Габоронов перешёл на «Вы» с подозреваемым, поскольку дело уже было сделано, он в сознанке, можно снова между ними проводить черту, – Да, и супругу захватите, её тоже допросим какой Вы молодец.

Старший лейтенант милиции заглушил свой автомобиль. Ещё раз витиевато выругался матом. Снял китель, расстегнул галстук, швырнул его на заднее сидение. Снял рубашку, оставшись в белой майке, перекинул пагоны с кителя, одел её, заправился. Закрыл свой автомобиль и отправился в кабинет готовиться к завтрашнему утру. Поскольку будет очень напряжённо, если все участвующие лица соберутся вместе и будут ждать дознавателя, пока он напечатает их показания.

Двух майоров в кабинете не было. Лейтенант Третьякова допрашивала кого-то. Габоронов прочитал характеристику на Апрешумяна, которую оставил участковый. Замечательный человек получился: характеризуется положительно, принимает участие в жизни дома, отзывчив, вежлив… Ему всего двадцать один год, а он осужден военным судом к условному отбыванию наказания за то, что с сослуживцами избил парня. Ещё в школе его привлекали к ответственности за заведомо ложное сообщение о терроризме! И сейчас, не оплатив проезд в маршрутке, долбанул камнем по стеклу микроавтобуса. «Отзывчив, вежлив! И в субботниках участвует?! Когда уже у нас действительность будет совпадать с написанным? Этому гаду в характеристике надо так и писать: упырь конченный, неуравновешенный дебилоид. Вот придумали же писанину! А что? Здорово! Пишешь на бумажечке всё хорошее, как тебе думается, как хотелось бы. И живёшь иллюзией, что так и есть. Прав был Юрка: выдумывают инструкции! Напишут себе, как должно быть в идеале, а ты нарушай, потому что в жизни так не получается сделать! И теперь они с себя сбросили ответственность: „Мы вам как сказали жить? Вот так! А вы что творите? Не исполняете? Вот и виноваты сами в ситуации! А ещё лучше – в том, что живёте в дерьме, вы тоже сами виноваты, не соблюдаете правил! Так и до революционных мыслей не далеко. Сошлют на каторгу, и всё останется, как прежде. Что мне теперь? Участковому позвонить? Сказать, чтоб другую характеристику на Апрешумяна принёс? Ага, заволокитить дело, вовремя не сдать – это ещё неделю жди. А может, там вообще старший дома такой же упырь сидит, заартачится ещё: „Вы что, Миша очень славный парень…“ А попробую! Лучше попробовать и пожалеть…“» – варилась мысленная каша уставшего дознавателя.

– Алло, Игорь Васильевич, привет! – набрал участкового дознаватель.

– Привет, Серёга, – бодро ответил майор милиции Хартиков.

– Помнишь Апрешумяна? Ты его характеристику читал?

– Читал! Какую дали, такую и принёс, – понимал о несоответствии действительного Апрешумяна с описанным на бумаге.

– Поменять нельзя? Ну он же гад конченный, – возмущался дознаватель Габоронов.

– Серёга, я тебе именно поэтому её сразу и не принёс, потому что изначально такую дали! Я хотел, чтобы написали как есть, но старший по дому – друг его отца, во-первых. Он его типа таким видит, во-вторых. Как ты на него надавишь? Да и начнёшь – пожалуется. Оно мне надо из-за какого-то гада неприятности себе наживать?

– Это просто безобразие, товарищи!