Он кое-как спустился по горной лощине и поднялся на эту небольшую возвышенность в тщетной надежде увидеть какие-нибудь признаки воды. Но перед его глазами простиралась лишь великая соляная равнина, окаймленная далекой грядой суровых гор, без единого деревца или иного растения, которое говорило бы о присутствии живительной влаги. На всем этом необъятном просторе не было и проблеска надежды. На север, на восток и на запад обращал несчастный свой пытливый взор и наконец понял, что его странствия подошли к завершению и что здесь, на этом безотрадном холме, ему суждено умереть. «Почему бы и нет – разве оно хуже, чем на пуховой перине лет через двадцать?» – пробормотал он себе под нос, усаживаясь под сенью массивного валуна.

Прежде чем сесть, он положил рядом ненужную теперь винтовку, а также большой узел, который нес на правом плече. Это было нечто завернутое в серую шаль и, похоже, чересчур тяжелое для его измученного организма, потому что, опуская, он чуть не выронил его и привел в соприкосновение с землей не слишком бережно. Тут же из серого свертка донесся негромкий вскрик, а затем оттуда показалось испуганное личико с очень яркими карими глазами и два маленьких веснушчатых кулачка с ямочками.

– Ты меня ушиб! – с укором произнес детский голосок.

– Правда? – виновато отозвался человек. – Я не хотел.

Он развернул серую шаль и высвободил из нее хорошенькую девчушку лет пяти. Ее элегантные туфельки и чудесное розовое платьице с полотняным передником говорили о материнской заботе и внимании. Девочка была болезненно бледна, но, судя по ее крепеньким ножкам и ручкам, ей пришлось перенести меньше лишений, чем ее спутнику.

– Что, больно? – с тревогой спросил он, поскольку она все еще потирала затылок, покрытый спутанными золотыми кудряшками.

– Поцелуй, и пройдет, – сказала она с глубокой серьезностью, подставляя ему ушибленное место. – Так всегда делала мама. А где она?

– Мама ушла. Думаю, ты скоро с ней увидишься.

– Ушла? – удивилась девочка. – Странно. А почему она не попрощалась? Она всегда прощалась, даже когда уходила к тете пить чай, а теперь ее нет уже три дня. Слушай, тут ужасно сухо, правда? У нас нет воды или чего-нибудь поесть?

– Ничего нет, милая. Надо еще немножко потерпеть, и все образуется. Положи-ка головку вот сюда, ко мне на колени, и тебе сразу станет веселей. Не очень-то легко говорить, когда губы точно кожаные, но мне сдается, что лучше рассказать тебе все начистоту. Что это у тебя такое?

– Смотри, какая прелесть! Какие красивые! – пылко воскликнула девчушка, протягивая ему два блестящих кусочка слюды. – Когда мы вернемся домой, я подарю их братцу Бобу.

– Скоро ты увидишь кое-что покрасивей этого, – заверил ее мужчина. – Надо только чуток обождать. Да, я ведь собирался сказать тебе… помнишь, как мы ушли с реки?

– Да.

– Понимаешь, мы думали, что скоро найдем другую реку. Но что-то не получилось: то ли компас подвел, то ли карта… словом, не нашли мы ее. Вода у нас кончилась. Осталась только капелька-другая для таких, как ты, и… и…

– И тебе нечем было умыться, – перебила девочка серьезным тоном, глядя снизу вверх на его чумазое лицо.

– Ну да, и попить тоже нечего. И мистер Бендер ушел от нас первым, а потом индеец Пит, а потом миссис Макгрегор, а потом Джонни Хоунс, а потом и твоя мать.

– Значит, мама тоже умерла! – воскликнула девочка, уткнувшись личиком в передник, и горько зарыдала.

– Да, они все ушли, кроме нас с тобой. Потом я подумал, что если пойти в этом направлении, можно наткнуться на воду. Тогда я посадил тебя на плечо, и мы отправились сюда вместе. Только по всему видать, что нам снова не повезло. Теперь мы с тобой вряд ли выкрутимся!