– Вот, – прервала мои раздумья Анна Сергеевна, – всё и готово. Простенький пейзажик на скорую руку. Это тебе. Дарю.

Я не ожидала от неё такого подарка, но не нашла в себе сил отказаться.

– Спасибо, – я приняла из её рук лист картона.

– Я пойду, – сказала она, складывая мольберт. – Не провожай меня. Заходи на днях как-нибудь, всегда рада тебя видеть. И пусть у меня сейчас могла бы быть такая внучка, как ты, я не представляю себя с коляской, маленькой посудой и среди игрушек. Не моё. Гораздо более волнующе для меня подобрать нужный оттенок для передачи настроения или выразить эмоцию в форме фигуры. Как-то так.

Она встала. Глядя мне прямо в глаза и широко улыбаясь, протянула мне свою высушенную временем руку с небольшими пятнами свежей краски.

Я протянула свою.

– Спасибо.

Рукопожатие получилось неожиданно крепким. Чувствовалась сила человека, который всю жизнь работал руками. Угадывались горы пластилина и глины, прошедшие через эти руки, представлялись континенты краски, перенесённой ими на разные поверхности.

– Тебе спасибо, что пришла. Будь счастлива!

Когда художница отошла на значительное расстояние, я решила рассмотреть рисунок получше. Пустынный пляж на другом берегу реки, зеленеющий до горизонта лес, старая набережная и где-то вдалеке – мост. Всё это было рядом, но не выглядело так уютно, как на картине. Всё это просто существовало само по себе, а на картину хотелось попасть. Что-то неуловимое в ней радовало глаз. Казалось, что оттуда дует лёгкий майский ветер, и что совсем скоро там начнётся какой-то праздник.

– Весьма недурно! – пожилой мужчина теребил свою седую бородку, разглядывая картину через моё плечо. – Ваша работа?

Я не стала отвечать. Свернула картон и быстро зашагала в сторону дома.

Так получилось, что увидеться в следующий раз мы смогли только через два месяца – молодость, весна, экзамены…

Я позвонила Анне Сергеевне, почувствовав, что пауза в общении затянулась.

– Ну, ничего, держусь, – сказала она тихим голосом. – Нездоровится. Загляни как-нибудь.

И я заглянула. Через несколько дней. Она открыла мне и сразу легла.

В комнате было не прибрано и душно. Уютный полумрак уступил место какому-то липкому сумраку. Казалось, что жильцы в спешке уехали, собрав самое необходимое, оставив остальные вещи разбросанными.

Но хозяйка лежала на своём диванчике, закрыв глаза рукой.

– Вам плохо, Анна Сергеевна? Вызвать «скорую»?

– Нет, спасибо. Просто слабость. Хорошо, что пришла. Присядь.

Я устроилась на краю кресла. Почти всё пространство стола было занято рваными обёртками, грязными платками и немытой посудой.

– Вот как бывает, – сказала она после минутной паузы. – Живёшь себе, что-то делаешь, всё вроде бы известно и понятно. И только привыкнешь ко всему, как понимаешь, что дальше уже ничего не будет.

Говорила она медленно, как бы отдыхая после каждого предложения. Слова явно давались ей с трудом.

– В какой-то момент понимаешь, что твоя тропинка здесь закончилась. Даже если у тебя есть планы, просто видишь, что некуда уже ставить ногу. Хорошо, если успеешь доделать по-настоящему важное.

– Что Вы такое говорите, Анна Сергеевна? Полежите-ка спокойно, отдохните. Я пока тут приберусь и посуду вымою. На завтра врача Вам вызовем, и всё образуется. Слабость Ваша пройдёт, в парк Вас выведу на свежий воздух. Обещаю ухаживать за Вами, пока не поправитесь.

В ответ она как-то одобрительно простонала и повернулась на бок.

Стараясь не греметь, я собрала со стола посуду. Через несколько минут заглянула в комнату – старая художница лежала в том же положении. Я подошла ближе. Анна Сергеевна спала каким-то тревожным сном.