Когда же Александр Иванович был в благостном настроении, стоя у закопчённой плиты с папиросой «Беломорканал» в руке, он рассуждал о литературе. Помню, как он объяснил мне название романа Солженицына «В круге первом» – говорил о кругах Ада у Данте. Видно, самого Солженицына он читал тогда в самиздате. Могу ли я жалеть, что до 26 лет жила в коммунальной квартире?

Память о той первой встрече в тусклом коридоре московского общежития заставила меня вернуться туда этим летом – спустя почти пятьдесят лет. Я не забыла того головокружения от первого прикосновения мужской руки. Мы с мужем искали какой-то  переулок и неожиданно увидели надпись: Петроверигский переулок. Я решила показать своему последнему мужу – тоже французу – здание, где когда-то встретила своего первого «француза». Человек, рождённый во Франции, считается французом по праву почвы.

Мы быстро нашли здание общежития: оно всё ещё принадлежало Институту иностранных языков, теперь – Московскому государственному лингвистическому университету. Название звучит весомо, но само здание выглядело запущенным: грязный фасад, немытые окна – кажется, их не мыли годами. Вход всё тот же – «советский»: буро-зелёные стены, истёртый гранит, коврик, похожий на половую тряпку. Заходить внутрь не стали – я и так знала, что нас там ждёт только разочарование. Мы быстро покинули двор и переулок. Подумалось: в какой убогости прошла моя молодость. Было жаль – и себя, и его, и ту самую молодость.

Вспоминаю ещё один эпизод. Я шла по Садовому кольцу и вдруг увидела девушку – как с обложки глянцевого журнала. Это оказалась моя подруга – в бледно-розовом пальто и чёрной соломенной шляпе. Весна, цветущая вишня – и она, словно Натали Вуд. Её звали Наташа.В те годы мы учились рисовать стрелки, а на нижнем веке аккуратно вырисовывали ресницы, желая подражать тогдашней светловолосой – манекенщице Твигги; да и у нас самих в Москве была такая же русская Твигги – Галя Миловская, живущая неподалеку от меня… Она вышла замуж за известного тогда в Москве адвоката Сергея Миловского.

Мы садились  на диеты, худели, экспериментировали с причёсками, красили волосы – мечтали стать похожими на западных кинозвёзд. Моим идеалом стала Марина Влади. Перед зеркалом в старом шкафу я распускала волосы, спускала плечо рубашки и представляла, как на меня смотрит Морис Ронэ из фильма «Колдунья» – по Куприну. Там была несчастная любовь. Всё сливалось воедино: любовь, красота, кино.

На Садовом кольце жил Люсьен Но, корреспондент «Пари Матч». Он был женат на Наташе – жгучей брюнетке, которую звал «чумазик». Яркая, с броским макияжем. Мужчины тогда всё время рвались куда-то: одной жены было мало – нужна была муза, дама для вдохновения. У Люсьена был роскошный "Шевроле". После посиделок мы мчались на нём в кафе «Националь».

Его друг Виктор Щапов был известен любовью к красивым женщинам – особенно блондинкам. Он был богат, приглашал всех, порой целой компанией  в дорогой ресторан. Расплачивался за всех. Мы знали его бывшую жену Таню и вторую – Олю.

Виктор был гораздо старше меня. Элегантен, галантен – но мне не нравился. Он приходил в нашу коммуналку, буквально просил моей руки у мамы. Однажды, подвёл к зеркалу и сказал:– Такой внешности нужна дорогая оправа.Но меня это не убедило.

Приближался 1968 год. Он пригласил меня на празднование Нового года в Дом кино. Подруга сшила мне красивое чёрное бархатное платье с атласными бантиками. Я ждала звонка – но он так и не позвонил. Новый год я встретила одна – с платьем, которое так и не надела.

Позже я узнала: Виктор познакомился с Еленой Щаповой за несколько дней до праздника и пригласил её – вместо меня. У них завязался роман, потом брак. Недолгий: её увёл тогда ещё никому не известный Эдуард Лимонов. Скромный, молодой.