Это соответствовало показаниям, которые он дал Гулид и затем Стефанопулос, – значит, могло оказаться и правдой. Стефанопулос спросила насчет наркотиков, но Зак поклялся жизнью матери, что Джеймс Галлахер не употреблял. Осуждать не осуждал, но самому ему не хотелось.

– Куда ходить? – спросил я, с трудом вписываясь в коварный поворот возле Ноттинг-Хилл Гейт. Опять пошел снег. Не такой сильный, как вчера, но его хватило, чтобы на дорогах снова стало скользко и любая неосторожность могла обернуться аварией.

– По всяким клубам, пабам, – ответил Зак, – ну, там, музеи посмотреть он хотел, галереи картинные. В общем, пошататься по Лондону.

– Это ты показал ему, где купить ту миску, что была у вас на столе?

– Не понимаю, чего она вам так далась. Обычная миска.

Я почему-то не стал объяснять, что миска, возможно, волшебная. Наверно, потому, что не хотел выставлять себя на посмешище.

– В нашей работе мелочей не бывает, – сказал я.

– Я знаю, где он ее купил, – признался Зак, – но, может, сначала позавтракаем?

Портобелло-роуд – длинная узкая улица, которая тянется, изгибаясь, от Ноттинг-Хилла до Вествея и дальше. Со времен свингующих шестидесятых, когда на Лэдброк-Гроув вместе с поп-звездами и кинорежиссерами пришли большие деньги, здесь не прекращается джентрификация. Портобелло-роуд была и остается передовой линией этого фронта. Здешний рынок стоит еще с тех пор, когда к северу отсюда лежали поля, а в речке Каунтерс-крик ловилась рыба. Антикварная же барахолка, которая каждое воскресенье притягивает сюда туристов, открылась только в сороковые, но именно она первым делом приходит на ум всякому, кто слышит название Портобелло-роуд.

Когда в восьмидесятые сытая богема уступила место истинным толстосумам, Портобелло-роуд стала индикатором перемен в жизни общества. Начиная от Ноттинг-Хилла, все небольшие викторианские особнячки прибрали к рукам те, чьи зарплаты измеряются шестизначными числами. Дорогие сетевые магазины возникали там и тут, вытесняя антикварные лавки и ямайские кафе. И только последний оплот старой жизни, муниципальные жилые дома из красного кирпича, еще стоят, как скала, на пути безжалостного потока денег. Они мрачно взирают сверху на дельцов и медиамагнатов и одним своим присутствием снижают стоимость здешнего жилья.

Яркий пример – жилой комплекс Портобелло Корт. Он, словно крепость, защищает перекрестки с Элгин-кресент, а также переход между антикварным и овощным рынками. И держит там оборону, позволяя, как в прежние времена, позавтракать в кафе всего за пять фунтов, взяв двойную порцию сосисок, яичницу, фасоль, тост и картошку. И при этом наблюдать за торговой площадкой лавки, где, как божился Зак, Джеймс Галлахер купил свою керамическую миску. Зак выбрал полный английский завтрак, а я взял омлет с грибами – кстати, неплохой – и чашку чая. На столике кто-то оставил газету «Сан», Зак взял ее, скользнул взглядом по заголовку первой полосы, гласившему «Кишечная палочка в Лондоне – данные подтвердились», и развернул на последней странице. Я же, неотрывно глядя в окно, за которым снег продолжал заметать ту самую площадку, достал телефон и позвонил Лесли.

– Как выяснить, кому принадлежит лавка на Портобелло?

Зак перестал жевать и уставился на меня.

– Звони в обработку данных, – сказала Лесли. – Им как раз платят за ответы на такие идиотские вопросы.

На заднем плане слышался уличный шум.

– Ты где? – спросил я.

– На Гауэр-стрит, – ответила она, – опять надо к доктору.

Пожелав ей удачи, я полез в записную книжку искать телефон отдела обработки данных. И тут Зак протестующе замахал рукой.