– Да уж знаю, – неприязненно ответил Шима, даже и не думая просить помощи.

Айн покачал головой, подошёл и, пыхтя, поставил исследователя на ноги. Перед глазами бешено завертелись лиственницы с елями.

– Совсем плохой, – сделал вывод айн, взвалил беднягу на плечо и понёс прочь, прихватив и походный мешок.

Шима то и дело проваливался в нездоровый полусон и потому не заметил, сколько времени айн тащил его через сопки. Шима очнулся от новой боли: жёсткие руки шамана бесцеремонно ощупывали его бок и плечо. Исследователь облился липким потом и заскрипел зубами. Местный врачеватель промыл ободранную кожу на лице и руках и облепил царапины тонкой корой. Пациент беспокойно заёрзал на лежанке, поэтому шаман объяснил:

– Анекани.

Исследователь знал, что такое анекани – это скоблёная древесина красной смородины.

К шаману пожаловали двое молодых парней. Они подняли лежанку вместе с Шимой и перенесли в другой дом – бревенчатый, похожий на русский. В доме стояла настоящая железная печка. Хозяин представился старейшиной котана – айнского поселения, а звали его Сирикоро.

– Поправишься – проводим тебя до ближайшего селения японцев. А пока будешь жить в моем доме, произнёс он.

Еду принесла девушка, одетая в простое кимоно. Даже в полумраке Шима разглядел, что она красива. Даже очень. Она хотела покормить его, но Шима оттолкнул её руку и сам взял глиняную миску с палочками.

– Ты кто? – спросил он, рассматривая необычные черты лица, похожие на европейские: узкий прямой нос, распахнутые глаза, брови вразлёт, как крылья чайки. Айнские женщины красивы, но чтоб настолько…

Девушка смутилась прямого взгляда.

– Меня зовут Турешмат. Я дочь старейшины, – ответила она, усмехнулась и ушла, сохранив достойный вид.

Шиму не устраивало предложение старейшины идти в какое-то японское селение. Надо было поскорее набраться сил и найти исследовательский отряд, который наверняка его ещё ищет. Вероятно, поиски скоро бросят, сочтя их бесплодными.

Расчёт покинуть котан в ближайшее время не оправдался. Голова день за днём болела и кружилась, тошнота не проходила. Стоило приподняться, становилось и вовсе невмоготу. Шима чувствовал неприязнь хозяина, но ничего не мог сделать. Гостеприимство Сирикоро объяснялось просто: старейшина нёс ответственность за жителей котана и не собирался обострять отношения с японскими властями.

Турешмат носила от шамана терпкие отвары. Шима заигрывал с ней, ловил то за руку, то за длинную косу. Она посмеивалась, но вольностей не позволяла. Айнка немного знала японский, говорила на нём с трудом, лучше понимала. Шима беседовал с ней на айнском, заставляя отвечать по-японски. Пахло от красавицы черемшой, как, впрочем, и от Шимы.

– Почему тебя вчера весь день не было?

– Заметил? – усмехалась Турешмат. – Собирала лопух. Забыл, чем ты ужинал?

– Стеблями лопуха? Вкусно. А почему вы едите только рыбу?

– Мы едим не только рыбу. Мясо тоже.

– И где же мясо?

– По лесу бегает, – смеялась Турешмат. – Оленя бить ещё рано. Тощий, и мех у него плохой. И потомство ещё не дал. Осенью будет оленина.

– А медвежатина?

– Медведей отец велел не трогать. Мало их в этом году.

– А жених у тебя есть?

Турешмат в ответ только смеялась негромко.

– Смешная! – говорил Шима и думал с досадой, что сам смешон, лёжа перед ней беспомощным. И сам для себя решил, что беседует с красавицей от скуки.

По вечерам Турешмат вместе с сёстрами пряла нитки из крапивы, ткала на добротном самодельном станке, шила. Мать плела циновки из травы. Сирикоро приходил домой только ночевать. Шима удивлялся, наблюдая, как ужинает отец семейства. Еду он брал деревянными палочками с тонким орнаментом, Турешмат называла их икуниси. Роскошные усы и борода мешали айну кушать. Он приподнимал усы специальной палочкой и клал еду в рот.