Лавчайлд покачала головой.

– Ты совсем меня не… понимаешь.

Она хотела сказать – не любишь, но передумала. Вместо этого потянула к себе за рукав, закусив губу. Повторять дважды не пришлось.

Они забились в какой-то кабинет, кое-как подперли дверь стулом, затем Квинн опрокинул Лавчайлд на письменный стол, разворошив бумаги. Девушка собиралась было напомнить, что у них не так много времени, но глаза Квинна горели столь неистовым желанием, что она побоялась его поторапливать. Лавчайлд осторожно спустила платье на талию, чтобы открыть грудь, а белье сдвинула. Квинн даже не снял пиджака.

Тело, которое без труда может внушать и желание, и отвращение – подумали они оба, сплетаясь в объятиях. Что ж, по крайней мере, женитьба не стесала Квинна до обмылка, отметила про себя Лавчайлд, пока они сотрясали стол так, что сложенные поверх документов карандаши посыпались на пол.

Когда все закончилось, спустя едва ли секунду Лавчайлд мысленно проинспектировала свое настроение – нет, она все еще ощущала себя готовой для встречи с Гарольдом Янгом. Прекрасно. Она отстранилась, оттолкнула Квинна от себя одним только взглядом, и мужчина послушно отступил на шаг. Он чувствовал, как мгновенно падает ее температура – если б он все еще касался ее, наверное, его пальцы заледенели бы и потрескались. Такая уж Лавчайлд – такая всегда, когда настоящая.

Обнаженная до сути своей, она никогда не была действительно чудесной нимфой, пленительной ведьмой, и Квинн, возможно, оставался единственным, кто даже сквозь тяжелый запах животных чар мог видеть ее в подлинном обличье, такой, какой она была на самом деле. Да, именно была – когда-то. И Квинн находил в этом какое-то извращенное удовольствие: видеть Лавчайлд хуже, чем она по-настоящему теперь была. Даже без масок. Это доставляло удовольствие – знать, что ты единственный, кто влюблен в нее такую, какая она есть на самом деле. Не принцессу.

Лавчайлд откинулась назад, концы ее распустившихся волос коснулись поверхности стола. Она с трудом находила оправдание тому, что произошло. И зачем они только это сделали? Даже если бы они продолжали встречаться, то зачем было ставить под угрозу операцию? Квинн же, казалось, считал, что от ее успеха зависит его жизнь. Но что сделано, то сделано.

– Ноги гудят, – и прежде, чем Квинн задал вопрос, продолжила, прервав себя на полувздохе, отчего слова прозвучали так, словно ее держали за шею. – всегда. Потому что я никогда не стою на месте. Всегда бегу. Это незаметно, но так и есть. Я бегу даже сейчас.

Квинн дернулся, отшатнулся, поспешил прогнать с лица испуганное выражение.

– А я знаю, – сказал он, не глядя на Лавчайлд. – мы слишком давно знакомы. Ну, приведи себя в порядок.

Девушка начала медленно возвращать лямки на плечи, как будто платье весило тонну или царапало кожу… И тут дверь в кабинет отворилась, уронив стул, а на пороге возникла женщина, которую Квинн и Лавчайлд не могли бы не узнать: Сара Саммерс, бывшая напарница одного и вечный враг другой. Последовал миг всколыхнувшейся ненависти, поднявшейся со дна души Лавчайлд и затопивший Саммерс с головой: Сара даже отшатнулась, отпустила ручку двери. Но лицо ее не изменилось. Отличная выправка настоящей полицейской.

– Я тут не по делам, Лавчайлд, – фыркнула Сара. – просто решила отдохнуть. И искала Патрика – его спрашивал Мартин.

Они шли по коридору, возвращаясь в зал, и Квинн не поспевал за ними. А девушки почти соприкасались плечами. Ненависть между ними кипела, нагревая воздух, он чувствовал: не встревай – обожжешься.

– Я здесь тоже… только для того, чтобы развлечься.