– Нарушаешь, Джек? Придется заплатить штраф, хотя… – Он махнул рукой.

– Не об этом сейчас, Ричи! Шериф у себя?

– Да, но он занят. Злой, как собака. Не удивительно после сегодняшней-то ночи.

– Я поднимусь.

– Постой! Минуту!

Констебль поднял трубку телефона и начал докладывать Гордону о его приходе. Даже со своего места Джек расслышал крики и брань, раздавшиеся вслед за этим. Полицейский долго слушал, затем в ярости швырнул трубку.

– Проходи, он ждет, – коротко бросил Ричи, уткнувшись в мерцающий экран и давая понять, что разговор окончен.

Джек поднялся по широкой лестнице, пройдя дальше по коридору. В управлении творилось настоящее столпотворение. За прозрачными перегородками с взволнованными лицами полицейские сновали между кабинетами с кипами бумаг. Кто-то говорил по телефону, другие сидели, уткнувшись в мониторы – немудрено, такая трагедия – первая, за несколько лет произошедшая в образцовом городе.

Не задерживаясь, он прошел в самый дальний кабинет, постучал в дверь. Сидящий за столом, Гордон орал в трубку телефона, так, что силе голоса позавидовал бы Паваротти. Настольная лампа включена, хотя утро плавно перешло в день, бросая тусклый кружок света на кипы бумаг, разбросанных повсюду. Компьютер работал, тихо жужжа, как полусонный шмель. Жалюзи на окнах плотно закрыты, не пропуская солнечный свет, отчего в кабинете царит полумрак, а в воздухе витает запах сигар и застарелого пота.

И, похоже, шерифа во всем любящего комфорт сейчас это интересовало менее всего. Тучное лицо Гордона приобрело багровый оттенок, а в уголках губ собралась слюна. Он в нетерпении махнул рукой, подзывая Джека, не отпуская трубку из судорожно сжатых пальцев.

– Мне совершенно наплевать, как ты будешь разговаривать с этими чертовыми пронырами, но чтобы ни один бумагомаратель не смел писать о происшествии. Сам проследи за этим. Меня не волнует, как ты будешь заминать скандал: это ты облажался, а не я, и отвечать придется тебе. Если какой-нибудь вшивый репортер что-нибудь разнюхает, твоя тощая задница может попрощаться с удобным креслом и с карьерной лестницей тоже. Ты меня знаешь. Я слова на ветер не бросаю. Мы справимся своими силами. Нам не нужны здесь эти чертовы федералы, сующие во все дела свои длинные носы, понял? Засунь вонючему чистоплюю Грейбсу в задницу его гребанную статью вместе с его правами…

Он слушал, что говорили на другом конце провода, мрачнея с каждой секундой.

– Тебе нужно объяснять, как это делается? Сделай так, чтобы я о нем долго ничего не слышал, упрячь подальше сукиного сына от Файерлейка. Мне интересно знать, какая скотина подкинула ему информацию? Значит, я должен знать уже сегодня, – взвизгнул шериф.

– Время пошло. Вечером жду тебя с отчетом. И не снимать поста с шоссе пока не скажу. Лично! Для слишком любознательных, там проводятся ремонтные работы. Встретишь очередную партию туристов сам, и поставь наших ребят сопровождать их везде, куда бы те не отправились, даже в сортир!

Он швырнул трубку, дыша, словно астматик с многолетней практикой. Открыв один из ящиков стола, достал бутылку коньяка «Палмонз». Расстегнув верхнюю пуговицу не свежей рубашки и ослабив узел черного галстука, Гордон вздохнул с облегчением, словно ворот все это время душил его. Жадно чмокнул губами, отпивая коньяк прямо из горлышка. Телефон зазвонил, он рывком поднял трубку:

– Да! – Заорал шериф. – Слушай меня внимательно, Таунс! Я зря тебя там посадил? Ответь на простой вопрос? Или я полчаса назад говорил с тобой по-китайски? Объясняю в последний раз для тупых: меня до обеда ни для кого нет. Пусть это будет хоть отец Сэмуил, хоть сам папа Римский или король Нгубитаков с планеты Чиуту! Я уехал, улетел в космос, провалился к дьяволу, – он бросил трубку на стол. – Чертовы кретины! – Шериф отпил из бутылки. Джек молчал, пристально наблюдая за Гордоном, не припоминая, чтобы видел его когда-нибудь в таком состоянии.