– Всё хорошо, Елизавета Анисимовна. Его жизнь вне опасности, целитель говорит, что уже завтра он будет в полном порядке, – поспешил заверить её Суханов.

– Спасибо вам, дорогие мои, – не выдержав, зарыдала она и прижалась к груди откровенно растерявшегося Суханова.

Тот стоял какое-то время молча, лишь поглаживая Ярцеву по голове. Потом глянул на клонящееся к закату солнце и отстранил её.

– Простите, Елизавета Анисимовна, но у нас совершенно нет времени. – Дымок, что шар?

– Готов к полёту, – тут же доложил тот.

– Вот и замечательно.

Суханов быстро влез в подвесную и поднялся в небо. Ну что сказать, пусть они и отсутствовали меньше часа, тем не менее за это время турецкая армия успела существенно продвинуться вперёд, и пока всё было за то, что им удастся-таки выйти к броду ещё до заката. А значит, у них совсем не осталось времени на раскачку…

* * *

Я открыл веки и тут же зажмурился от ударившего в глаза света. Похоже, вернулся в родной мир. И это яркое освещение в палате. Только тогда непонятно, куда подевались неприятные ощущения. Доводилось мне валяться в реанимации, а потому отлично помню, каково оно – возвращаться в мир живых. Уж как минимум горло саднит от дыхательной трубки. А тут только и того, что резануло ослепительным светом да высекло слезы, дорожки от которых побежали по щекам. Я непроизвольно поднял руки и утёр их.

– Господи, ну слава богу, – послышался до боли знакомый голос.

Стоп! Это же Мария! Вот как-то сомнительно, чтобы это был бред. Я резко сел и тут же голову прострелила острая боль, ударивший в глаза свет сменился разноцветными кругами, что твой калейдоскоп, и я со стоном рухнул обратно на подушку.

– С ума сошёл?! – всполошилась Долгорукова.

Я тут же ощутил, как на меня навалилась её упругая грудь, пальцы вцепились в плечи, прижимая к постели, а лицо обдало чистым горячим дыханием.

– Тебе ещё нельзя вставать. Дурашка. – Я почувствовал, как щеки коснулись горячие и влажные губы.

Секунда, и Мария уже целует мои губы, а я ощутил солёный вкус её слёз. Вот оно значит как. Выходит, я не умер и не вернулся в родной мир, а был лишь ранен, и теперь нахожусь в объятиях любимой. Хм. А вот интересно, как я тут оказался и сколько времени валяюсь? По идее, с уровнем местной медицины это не могло быть долго.

Я ответил на поцелуй Марии и открыл глаза. Она отстранилась от меня, сквозь слёзы вглядываясь в моё лицо. Я же поначалу видел лишь смутный образ, но картинка постепенно прояснилась. Наконец мне это надоело, и я активировал плетение «Лекарь». Понятно, что я не целитель, но чтобы избавиться от неприятных ощущений, самое то.

Ага. Муть перед глазами тут же развеялась. Я находился в богато обставленной комнате с большими остеклёнными стрельчатыми окнами, сквозь которые лился солнечный свет. Вот и стегануло по глазам после кромешной тьмы.

– Сколько времени я был без сознания?

– Трое суток. Евграф Степанович погрузил тебя в сон и сказал, что это для тебя лучшее лекарство.

– Последнее, что я помню, это то, что попал под копыта лошадей, – заметил я.

– Как только твои компаньоны поняли, что ты не смог уйти порталом, они вернулись к месту схватки и вырвали тебя из рук ногайцев. Хорошо хоть, не стали сами пытаться исцелить, а прямиком направились сюда, к Евграфу Степановичу. И время не упустили, и навредить не успели. Ну и себя благодари за то, что на целителей волколаков не жалел.

– Что Батал-паша?

– Твои компаньоны славно поработали. Кружили над ним как коршуны, клевали со всех сторон. Словом, им удалось его задержать, и он был вынужден остановиться в десятке вёрст от брода. Ночью Воронин выдвинулся с двумя батареями гаубиц и с предельной дистанции сделал четыре залпа градами по турецкому лагерю, нанеся существенные потери. Ближе к полудню армия подошла к переправе, но была встречена отрядом капитана Заброды, засевшим в укреплении. В лобовой атаке Батал-паша понёс серьёзные потери. Ногайцы пытались обойти с флангов, и им так же изрядно досталось от твоей троицы, которая атаковала их прямо в воде. На другом фланге эскадрон гусар обратил в бегство двухтысячный отряд ногаев. Они были сильно удивлены тем обстоятельством, что не могли сразить ни лошадей, ни всадников, в то время как те безнаказанно расстреливали их и рубили в капусту. Как следствие, воины степи предпочли податься в бега.