Переговариваясь с тётей Таней под бокал вина и вполне сносное каре ягнёнка, приготовленное Верой, я раз за разом возвращаюсь взглядом к сидящей неподалёку парочке. Цапля, которую зовут ожидаемо вычурно Миленой, ластится к Орловскому, а тот, не обращая внимания на то, что не один, поглаживает её по колену, и с каждой минутой его рука поднимается всё выше, задирая край и без того короткой юбки.

На меня внимания он не обращает, но это привычно.

− Лапуль… ты чего, уснула? − слышу голос тёти Тани и вздрагиваю, переводя на неё взгляд.

− Нет, я задумалась.

− А! Так что тебе по цвету кажется? Если перекрасим стены в белое и синее?

− Будет хорошо. Только ресторан тогда закрывать придётся же.

− Ну, да. Я же тебе сказала, на неделю, не больше. Ты вообще меня слушала?

Конечно, я её слушала, но явно не слышала. Почему-то вид того, как Орловский весь погружён в свою цаплю, нервирует меня настолько, что все мои слуховые способности как ветром сдувает.

− Пухляшик, скажи мне, как ты относишься к карри? − внезапно спрашивает у меня Андрей, чем вводит в состояние ступора.

− К карри?

− Да. Мы тут с Миленой спорим, что настоящее индийское карри нужно подавать в таком виде, в котором его подают в Индии − очень острым. А ты что об этом думаешь?

− Ты имеешь ввиду обычным людям в ресторане?

− Да, именно это я и имею ввиду.

− М… Не все любят острое.

− Вот! Это я тебе и говорила, − вступает в беседу Милена, смерив меня холодным взглядом серых глаз.

− Кто не любит − просто не будет заказывать. Я вот люблю остренькое.

Его взгляд останавливается на моих губах, и я чувствую, как в лицо ударяет краска. Что за намёки в присутствии матери и девушки? Или мне снова мерещится то, чего на самом деле нет?

− Тогда в меню надо написать десять восклицательных знаков рядом с ним. Чтобы заказывали только самые отчаянные.

− Ты думаешь, острое любят только самые отчаянные? − вскидывает бровь Орловский. − Значит, я очень отчаянный.

− И скромный.

− Не без этого.

Подмигнув мне, он снова возвращает всё своё внимание цапле, а я чувствую себя обделённой. Что это вообще было сейчас? Попытка втянуть меня в разговор? Разрешить какой-то странный спор? Показать что-то ещё, что мне даже не объять своими мозгами?

Пока Милена, подпустив в голос капризных ноток, интересуется скоро ли будет торт, и явственно намекает на то, чем бы хотела заняться вместо того, чтобы оставаться здесь с гостями, в моей голове зреет дурацкий план. Но чем больше он обретает оформившиеся черты, тем больше я нахожу его гениальным.

Извинившись, я снова возвращаюсь на кухню. Если шеф любит поострее − он это получит.

В холодильнике как раз лежит заготовленное на завтра песочное тесто. Сделать к нему начинку из ревеня − дело десяти минут. И − мой секретный ингредиент на этот прекрасный вечер − перец халапеньо. Его не экономлю − бросаю сразу два. А подумав, добавляю третий. И много-много корицы.

Отправляя пирог в духовку на пятнадцать минут, понимаю, что выходка попахивает чем-то настолько детским, что мне наверняка станет стыдно сразу после того, как Орловский отведает угощение. Впрочем, в тот момент я даже не подозреваю, чем всё это закончится на самом деле.

− Дай угадаю, − произносит Андрей с улыбкой Чеширского кота на красиво очерченных губах. − Цианид?

Он подносит к лицу пирог, густо украшенный сливками, и вдыхает аромат.

− Неа.

− Мышьяк?

− Нет. Пирог с ревенём, помнишь, такой готовила твоя бабушка? Ну, не совсем такой, её пирог уже не повторить. Но всё равно − с днём рождения!

Орловский смотрит на меня с недобрым прищуром в карих глазах. Неужели почувствовал аромат халапеньо? Он может, он же шеф… И не успеваю я придумать что-нибудь, чтобы он уже попробовал этот чёртов пирог, Андрей подносит его ко рту и откусывает едва ли не треть от поднесённого куска. Сначала жуёт молча, а потом… Потом случается ужас, который я запоминаю на всю свою жизнь. Он роняет тарелку с недоеденным пирогом на пол, делает жадный глубокий вдох и хватается за горло.