- Моя… цапля? 

Вместо того, чтобы послать меня ко всем чертям, Орловский запрокидывает голову, и из его груди вырывается громкий смех. Я некоторое время наблюдаю сначала за тем, как выпадает из его рта сигарета, потом - за смеющимся Андреем. Помимо воли губы мои тоже растягиваются, и сдерживать это выше моих сил. 

- Ладно, Пухляш. На сегодня тебе задание такое, - отсмеявшись, возвращается к разговору Орловский. - Сейчас переодеваешься и я тебя приглашаю принять участие в праздновании. Идёт?

- С чего бы вдруг? Я из твоих гостей только тётю Таню знаю. 

- И?

- Без «и».

- Ну пообщаешься с ней, познакомишься с остальными. С цаплей вон.

В его глазах теперь точно насмешка - её уже не спутать ни с какими улыбками и прочими приступами веселья. Наверняка ожидает, что я откажусь и сбегу куда подальше. Например, домой. И это было бы весьма мудрое решение, но вместо него я киваю и говорю, как ни в чём не бывало:

- Окей. Сейчас только фартук сниму. 

- Жду и надеюсь, Пухляш, - доносится мне в спину.

В такие моменты мне начинает казаться, что я вернулась в свои тринадцать. И мне приходится очень стараться, чтобы прогнать это дерьмовое ощущение.

Переговариваясь с тётей Таней под бокал вина и вполне сносное каре ягнёнка, приготовленное Верой, я раз за разом возвращаюсь взглядом к сидящей неподалёку парочке. Цапля, которую зовут ожидаемо вычурно Миленой, ластится к Орловскому, а тот, не обращая внимания на то, что не один, поглаживает её по колену, и с каждой минутой его рука поднимается всё выше, задирая край и без того короткой юбки. 

На меня внимания он не обращает, но это привычно. 

- Лапуль… ты чего, уснула? - слышу голос тёти Тани и вздрагиваю, переводя на неё взгляд.

- Нет, я задумалась.

- А! Так что тебе по цвету кажется? Если перекрасим стены в белое и синее? 

- Будет хорошо. Только ресторан тогда закрывать придётся же.

- Ну, да. Я же тебе сказала, на неделю, не больше. Ты вообще меня слушала?

Конечно, я её слушала, но явно не слышала. Почему-то вид того, как Орловский весь погружён в свою цаплю, нервирует меня настолько, что все мои слуховые способности как ветром сдувает. 

- Пухляшик, скажи мне, как ты относишься к карри? - внезапно спрашивает у меня Андрей, чем вводит в состояние ступора.

- К карри?

- Да. Мы тут с Миленой спорим, что настоящее индийское карри нужно подавать в таком виде, в котором его подают в Индии - очень острым. А ты что об этом думаешь?

- Ты имеешь ввиду обычным людям в ресторане?

- Да, именно это я и имею ввиду. 

- М… Не все любят острое. 

- Вот! Это я тебе и говорила, - вступает в беседу Милена, смерив меня холодным взглядом серых глаз. 

- Кто не любит - просто не будет заказывать. Я вот люблю остренькое.

Его взгляд останавливается на моих губах, и я чувствую, как в лицо ударяет краска. Что за намёки в присутствии матери и девушки? Или мне снова мерещится то, чего на самом деле нет?

- Тогда в меню надо написать десять восклицательных знаков рядом с ним. Чтобы заказывали только самые отчаянные.

- Ты думаешь, острое любят только самые отчаянные? - вскидывает бровь Орловский. - Значит, я очень отчаянный.

- И скромный.

- Не без этого. 

Подмигнув мне, он снова возвращает всё своё внимание цапле, а я чувствую себя обделённой. Что это вообще было сейчас? Попытка втянуть меня в разговор? Разрешить какой-то странный спор? Показать что-то ещё, что мне даже не объять своими мозгами? 

Пока Милена, подпустив в голос капризных ноток, интересуется скоро ли будет торт, и явственно намекает на то, чем бы хотела заняться вместо того, чтобы оставаться здесь с гостями, в моей голове зреет дурацкий план. Но чем больше он обретает оформившиеся черты, тем больше я нахожу его гениальным.