Благодушное выражение вмиг ушло с лица родственницы. На меня смотрела деловая женщина. Та, что беженкой вместе с отступающей армией попала в Финляндию, не имея ни копейки денег и ни родственников. И за прошедшие годы смогла из посудомойки и подавальщицы в мелкой забегаловке стать владелицей неплохого кафе и хозяйкой большого дома. Вот только бог не дал им с Армасом детей. Видимо, голод военных лет так просто не прошел.

Она не спрашивала, откуда у меня такие деньги, по финским понятиям это крайне невежливо.

Пару минут молчала, видимо, думая, что ответить, а потом сообщила:

– Алекс, у меня есть кое-какие знакомства, но хотелось бы уточнить, сколько именно денег у тебя на руках.

Вместо ответа я вынул из карманов пять пачек сторублевок и положил на стол.

Ритта сняла резинку с одной пачки и задумчиво повертела в руках одну банкноту.

– Интересно, вроде бы до войны в России были другие деньги, Это ведь Ленин на банкноте изображен? – задумчиво спросила она.

Я подтвердил.

– Да, бабушка, такие купюры у нас начали выпускать с 1961 года, а ты, значит, еще довоенные помнишь.

– Почему бы и нет, – улыбнулась та. – Мне в сорок первом году уже тридцать четыре года исполнилось, я сучкорубом в леспромхозе работала.

Я неверящим взглядом смотрел на сухую фигурку бабули. Неужели она могла обрубать сучки тяжелым топором?

– Что не верится? – улыбнулась она. – Я в молодости сильная была, не то, что сейчас. Правда, Армас?

Толстяк, внимательно разглядывающий деньги, сразу подтвердил.

– Да Ритта очень сильная была и красивая.

Он встал и вышел из кухни и скоро пришел назад с толстым альбомом. На его первой странице была вставлена в рамку их свадебная фотография. Ритта в свадебном платье действительно оказалась довольно крупной женщиной, правда, красивой ее мог назвать только, тогда ещё стройный Армас, стоявший рядом с ней с глуповатым видом.

Как-то незаметно тема моих денежных средств ушла на второй план, перейдя в рассматривание семейного альбома. Видимо, до Ритты еще не дошло, сколько марок можно получить за мои пятьдесят тысяч рублей, если обменять их с умом.

К счастью, в толстом альбоме фотографий имелось немного. У Ритты фотографий родных почти не было. Только фото матери и пресловутого деда Ярви, на которого, действительно, очень был похож мой отец. У Армаса фотографий имелось больше, но в основном родителей и брата с женой.

Покончив с альбомом, мы вновь вернулись к моим деньгам.

Ритта, аккуратно сложила разлетевшиеся по столу купюры в пачку, перетянула её резинкой и спросила.

– Алекс, ты оставишь у меня эти деньги, или заберёшь с собой?

Думал я недолго. Дома у меня оставалось сто шестьдесят пять тысяч рублей. И даже если с Риттой что-то произойдет и деньги пропадут, ничего страшного не случится. Как деньги пришли, так и ушли.

– Бабушка, конечно, оставлю. Если что-то у тебя получится сделать, просто позвони и попроси приехать в гости, по телефону ничего говорить не надо.

– Я понимаю, – с серьёзным видом ответила Ритта. – мы знаем, что за вами следит Кагебе, у нас в газетах постоянно об этом пишут. До того, как я тебя нашла, мне это было читать не интересно, а сейчас всё читаю, что пишут о Советском Союзе. Вот собираюсь на могилу родителей съездить, мне говорили, что сейчас это можно сделать. Хочется побывать в местах, где молодость прошла, пока ещё жива.

Вечером в сторону Хельсинки я возвращался с чувством исполненного долга.

Что не говори, а деньги, спрятанные в машине, меня изрядно напрягали.

Странно было испытывать облегчение, расставшись с суммой, на которую сейчас можно было купить десять двухкомнатных квартир. Притом отдал я эту сумму просто в руки дальней родственницы, без всяких расписок и прочих ухищрений. Но я уже решил, будь, что будет. Если что, как пришли, так и ушли. Плакать не буду.