– От того, что нас окружает! Как ты можешь не замечать этот развал? – она поспешно поправилась, чтобы он не успел язвительно прокомментировать ее реплику. – Я, естественно, не имею в виду наш дом. Дом у нас просто чудесный. Я про положение страны говорю. Про это общество.

Мы с отцом как по условной договоренности одновременно взглянули на чайник, поторапливая его своим взглядом.

– Дети не получают должного образования, – продолжила она, вернувшись к плите, и стала вскрывать новую пачку с чаем, – они бегают полуголые по улицам без присмотра, без воспитания! А их родители! Они ведь даже не замечают, что творится с их детьми!

Она снова повернулась и скрестила руки на груди. Ее возмущение утихло в задумчивом размышлении:

– Не знаю, но, по-моему, когда британцы покоряли эту землю, они представляли себе будущее не таким. Я, по крайней мере, вижу все в несколько другом свете.

Отец тоже скрестил руки на груди и хмыкнул так, как он обычно делает в разговорах с бизнес-партнерами. Я почувствовала рефлекторное движение моих вскинутых в откровенном удивлении бровей и поспешила спрятать свои эмоции, опустив голову, чтобы поправить салфетку на коленях. Сегодня, на удивление, папе стало настолько комфортно в кругу семьи, что он неосознанно смешал все свои роли сразу: отца, мужа и делового человека.

– Именно! Мы несли культуру и образование, религию и… вообще, все эти ценности нашего английского общества – как они нас называют? Пакеха? Не суть важно. Все эти ценности! И где они? Местное население подвержено алкогольной зависимости… я даже не знаю, где они все сейчас обитают, говорят, где-то на юге.

Она обреченно вздохнула и приложила руку к шее.

– Я задыхаюсь здесь. Таких, как мы или Сильвейторы, тех, кто понимает значение образования и культуры, здесь не так много, чтобы повлиять на все общество. И, конечно, мы не имеем права так все взять и бросить, закрыть глаза, будто ничего страшного не происходит с населением, это ведь наша обязанность. Просто…, – она с горечью покачала головой и посмотрела вдаль за окном с несколько хмурым видом, – и нам тоже иногда нужно где-то черпать силы. Они ведь не бесконечны. Я здесь вижу слишком много трагедий. Работа в социальных фондах имеет свои черные стороны. Но ты это знаешь.

– Знаю что? Твою черную работу? – он довольно хмыкнул и без причины снова взял в руки газету.

– Ее черные стороны, – повторила мама с раздражительным упреком. – Ты прекрасно знаешь, что сейчас мы работаем над проектом по здравоохранению, и это совсем непросто.

– Впервые слышу.

– Конечно! Потому что тебя вечно нет дома. А я тоже дома не сижу, между прочим.

– Да знаю, знаю, – примирительно добавил отец. – Просто про здравоохранение не помню.

– Господи! Я весь прошлый год так усердно работала с администрацией, чтобы собрать средства на борьбу с туберкулезом! Что значит, ты не помнишь? Эти почтовые марки, которыми ты, вообще-то, и сам пользовался в своей деловой переписке, тоже не помнишь? До нас в Новой Зеландии вообще не существовало марок на тему здоровья!

– А, это, – согласился отец. В его равнодушии я так и не поняла, забыл ли он на самом деле про прошлогодние мамины амбиции или так пытался дать знать, что ее активная деятельность по сравнению с его тяжелой работой не может иметь по-настоящему черных сторон.

– Да, это! И если бы ты чуточку больше бывал дома с семьей, ты бы знал, что я очень занята организацией летних оздоровительных лагерей для детей из неблагополучных семей.

Почему-то мне на ум опять пришло то летнее знакомство со Стивом из Хэмптон-корта. Вернее, эти «круги», в которые он не вписался для нашей дружбы.