Только я подумала о его росте, как почувствовала, что он берет меня за руку. Этот жест, столь невероятный, даже не так: невозможный в сдержанной культуре хоуми – мне показался самым естественным с Норином.

– Пойдем, – просто произнес он без лишних объяснений.

– В театр? – бегло спросила я.

– На театр. Смотреть лучшее представление сезона.

– Сезон закрыт, – возразила я, но он лишь обернулся, одарив меня загадочной улыбкой.

– Этот сезон никогда не закрывается.

Я решила не допытывать вопросами и проявить чуточку терпения, хотя то, что мы пошли к театру с его заднего входа, меня уже насторожило. Было странно вдруг осознать, что прямо напротив находился банк Новой Зеландии и ресторан, где когда-то проходила моя реальность – семейные обеды с намерением явить собой облик состоятельного семейства. Я снова вспомнила про манеры и поспешила поблагодарить его за стих и цветок. Он резко остановился и повернулся ко мне лицом:

– Спасибо, потому что понравился подарок, или спасибо, потому что этого требуют правила приличия?

Он слегка сощурился и, чуть присев, наклонил голову, заглядывая мне в глаза. Моей руки он не отпустил. Мне пришлось признаться:

– Ну… вначале, когда я увидела только цветок, я очень разозлилась. Хорошо, что было еще и письмо.

Он понимающе кивнул и снова повел меня за руку в неизвестном направлении:

– Да, часто приходится пояснять. Редко кто понимает без слов то, что я имею в виду. Интересно, что у одного и того же явления может быть столько разных смыслов, никогда не думала об этом?

Единственная веточка розовой радиолы может вызвать два противоположных чувства: и злость, и благодарность. И оба чувства не имеют ничего общего с самим цветком. Все лишь из-за ситуации, в которой я оказалась, обратив внимание на веточку в бокале.

Я прервала свои размышления, потому что мы вошли с заднего входа в кинотеатр и сейчас проходили по какому-то коридору.

– Привет, леди со мной, – кинул Норин какому-то человеку, и тот махнул рукой в знак приветствия.

Мы немного поплутали по коридорам, и когда я уже полностью потеряла ориентировку в пространстве и начала спрашивать: «Куда мы…», он меня перебил, показав рукой на ведущую на чердак узкую деревянную и очень крутую лестницу:

– Сюда.

Он стал подниматься первым, и у самого потолка толкнул небольшую дверцу и выбрался на чердак. Секунду спустя показалась его голова:

– Ну? Ты где?

Я шокировано смотрела на лестницу и думала, не снится ли мне все это. Хотя Николь и предупреждала, что это никакое не свидание, я все же надела свое белое хлопчатобумажное платье в предвкушении кино, или прогулки, или бесед в кафе. Но мое платье, похоже, предназначалось для чердака. И как все это расценивать, я не имела понятия. Странно, что не было никакого страха. Я вообще видела в тот день Норина другим человеком. Не было той грубости или всезнайства. Точнее, все это осталось – и его прямота, и честность – но изменилась обстановка, и в отсутствие светских правил его поведение воспринималось совершенно в ином свете. Я осторожно ступила на лестницу. У меня бы не получилось и придерживать подол платья и подниматься одновременно по такой крутой лестнице, поэтому пришлось забыть про свое одеяние и ухватиться обеими руками за перила, чтобы не упасть. Наверху он протянул мне свою руку и буквально втянул меня в узкий проем. Я почувствовала себя Алисой, бегущей за кроликом с часами. Норин на чердаке не задержался и уже двинулся дальше, к дальнему углу и – к моему несчастью – очередной лестнице. А я бегло окинула взглядом чердак. Думаю, здесь театр хранил некоторые костюмы и декорации, не нашедшие своего применения. Все лежало упакованное по коробкам и ящикам, только некоторые рубашки и платья пылились общей грудой на нескольких коробках.