Как-то Олег вспомнил о военных сборах, куда его призывали пару раз из запаса. Первый пришёлся на момент Серёниной болезни, четырехлетнего пацанёнка упекли с ангиной в больницу. Олега в воскресенье отпустили в увольнительную, и они всей семьёй пришли навестить сына и братишку. Увидев отца в военной форме, Серёня пришёл в восторг, а когда ему дали примерить настоящую пилотку со звездой, ни за что не желал с ней расставаться. Доводы о том, что это казённое имущество, и его потеря жестоко карается, не имели успеха. Успокаивая насупленного сынишку, отвлекая и увлекая из больничного сквера в палату, мама, папа, Оля и Маришка совсем забыли о пилотке. Олег спохватился уже дома, собираясь в часть. Перерыли и перетрясли весь дом: пилотка исчезла! Скорее всего, она так и осталась лежать на скамейке, снятая с Серёни. «Знаешь, я почему-то иногда её вспоминаю и жалею, что не оставил сыну», – признался Олег.

У него несколько раз шла горлом кровь, и сейчас он лежал распростёртый на полу, между комнатой и ванной. Светлана прижимала к его горлу лёд и объясняла ошарашенной Ольге, что поднять и довести до постели нельзя, пока не прекратится кровотечение. И полотенце в крови, и бурые разводы на линолеуме, и такие худые ноги отца в сбившихся тапочках.

Он уже давно не говорил. Шея впереди была вдоль разрезана, из неё изгибалась вовне прозрачная трубка. С помощью шприца без иглы Олег набирал бульон или жиденькое пюре и вливал в трубку. Жевал он теперь, с удалённой гортанью, только жвачку, которую прежде не жаловал, – чтобы освежить рот. Светлана покупала мужу водолазки, скрывающие щель на шее. Ольга помнила: даже в самый сильный мороз, даже в шарфе, отец неизменно смуглел открытым кадыком, и казалось, мороз его не берёт…

Олега выписали в начале лета. Насовсем. Он даже не успел оформить инвалидность, перед операцией спросили, хочет ли потом работать, и он ответил утвердительно. Вне завода Олег себя не мыслил. Что ж, что с покалеченным горлом – есть ведь протезы! И они даже заказали такой. В расчёте на протез хирург не стал удалять всё, а только поражённое раком. Кто бы знал, когда проснутся и поползут вниз метастазы.

Светлана извела все простыни на перевязки. Стирать и даже кипятить было нельзя, раковая кровь коварна. В квартире нестерпимо пахло гниением, никакие освежители и проветривания не помогали. Как мама смогла в этом жить?

Весной, когда стаял снег и прогрелась земля, отец приходил к Ольге с Юлей, кивком приветствовал тётю Зину. Ему очень хотелось что-то делать в их огороде, быть полезным, и земля неотступно тянула. Вскопал несколько грядок, благо земля была рыхлая, лёгкая. А потом однажды принёс пакетик с семенами и затеял сажать огурцы.

Как-то в июне Ольга вышла с утра на крыльцо и застыла. Между рядков бурно разросшейся клубники и дружных всходов морковки зияла спекшейся коркой ровная проплешина со съёжившимися иссохшими бывшими саженцами огурцов. Словно солнце дохнуло на их рахитичные трёхлистные фигурки, превратив до срока в гербарий. Рука не поднялась вынуть из земли. Только слёзы застревали в горле, когда невзначай выхватывал их взгляд. Вскоре отец сам увидел, растерянно скользнул глазами на дочь… Неживой не может дать жизнь.

Эти спекшиеся от жары всходы Ольга видела ещё однажды, спустя годы…

Навсегда запомнился Ольге тот последний вечер, когда она видела отца. Очень худой, он лежал под одеялом и, несмотря на июльскую духоту, растирал одной другую свои холодные руки. Ольга присела рядом и тоже принялась растирать. На широкой кости запястья был замкнут металлический наборный ремешок часов. Мама потом рассказывала, что до своей последней минуты отец часто взглядывал на часы. И ещё как обычно смотрел по телевизору новости. Словно знал своё оставшееся время и стремился до последнего быть в курсе происходящего в мире, который он готовился покинуть. Ночью у него опять открылось горловое кровотечение, бросились за льдом, но последним жестом Олег отстранил его, захрипел и затих.