, а потом «радостно» объявил: «Вам отрежут голову!» (ММ-2. С. 552) Лицемерное, глумливое сочувствие к своей жертве и взгляд, примеряющий казнь к человеку, как новый костюм: к лицу ли, по размеру ли? – это две составляющие в характеристике поведения Воланда, обнажающие предельный цинизм величественного властного палача. Да, Воланд – «артист» в своем деле, в своей профессии, которую трудно себе представить нормальному человеку. Кстати, палачи и убийцы – это всегда «иностранцы» в обществе людей, т. е. существа из иной страны, иного мира, находящиеся вне человеческого общежития.

Итак, для кого-то слово «человек» «звучит гордо», для кого-то человек – сын Божий, для кого-то человек – центр мироздания и маленькая вселенная, а для Воланда человек – это ущербное и недальновидное существо, потенциальный покойник, которого Воланд отправляет на тот свет по задуманному и утвержденному им самим сценарию. И единственное, зачем подвластные люди нужны владыке, это затем, чтобы ежеминутно послушно подтверждать своими смертями его всесилие. Отправив Берлиоза в «небытие»,

Воланд, естественно, из черепа своего врага[26] пьет тост: «За бытие!» Только не надо черту верить на слово, не за Божие творение он пьет, не за венец этого творения – человека – нет, он пьет за свое собственное бытие, реальность которого проявляется только через насилие над жизнью, то есть через ничем не ограниченную власть убивать.

Поскольку человек для палача – это обрабатываемый им материала, то профессиональный взгляд палача легко расчленяет цельный и целостный образ человека на механические составляющие: на «голову», которую можно оторвать или отрезать, сердце, с его «желудочками» и «предсердиями», в которые точными выстрелами попадает Азазелло, руки и даже кожу. Вспомним признание этого «рыцаря», «что он видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей» (ММ-2. С. 793), его мгновенную реакцию на кухарку, в ужасе хотевшую осенить себя крестным знамением: «Отрежу руку!» (ММ-2. С. 796) – завопил он. Этим последним завершающим штрихом Булгаков заканчивает представление читателю ряд особенностей видения человека «нечистой силой». Цельный и целостный человек – сам себе хозяин, чья рука способна писать, осенять себя крестом, быть рукой помощи, любви и заботы – этот человек представляет собой вид, для беса невыносимый. Пафос бесовского «искусства» состоит в том, чтобы образ человека был максимально обезображен, унижен, «испорчен». Азазелло покидает земной мир с угрозой безымянной кухарке: «Отрежу руку!» Эта злодейская угроза в принципе относится к любому жителю советской страны, в которой карательные органы бдят 24 часа в сутки, ревностно пресекая любое самостоятельное движение своих граждан.

Мы назвали эту главу «Оптическая система романа», но до сих пор реконструировали только образ видения профессионалов застенка. А что видит жертва, когда на нее направлен особый прицельный «острый взор» палача? Этот микросюжет существует в романе Булгакова полностью автономно, как маленькая вставка в большое театральное действие, как комическая интермедия.

Метрдотель писательского ресторана Арчибальд Арчибальдович – фигура непростая, по своим тайным властным полномочиям вполне сравнимая с самим председателем МАССОЛИТа. Если полуночная пляска писателей в Грибоедове осмысляется через метафору «ада», то хозяином этой маленькой фарсовой преисподней является театральный красавец с «царственным взором», в котором «мистики» прозревали его подлинную сущность – капитана пиратского судна, разбойника флибустьера, с пистолетами за поясом. Прокомментируем крошечный микросюжет – разговор «командира брига» со швейцаром.