– Статья-то у тебя какая? – спросил начальник отдела режима.

– Сто пятьдесят восьмая, – ожидая подвоха, покосился на сотрудника Илья.

– Что украл?

– Мы по дачам лазали.

– Чем в реабилитационном центре заниматься будешь? Запреты в зону таскать? Или сигареты в колонию загонять? – Оперуполномоченный, прищурившись, посмотрел на Картошина. Ох как не любил этот взгляд Илья. Въедливый опер вызывал ужас у воспитанников, он всё про всех знал, шантажировал, угрожал, подкупал – держал зону на крючке. Сильнее него Илюха боялся только Михаила Александровича, тот узнавал всё ещё раньше.

– Работать буду, снег чистить, – начал перечислять Картошин, для удобства загибая пальцы. Начальник колонии усмехнулся. – Потом, когда сойдёт, грязь заметать, цветы садить, заборы красить… Траву косить умею. Я цветовод, в цветах разбираюсь…

– Повторяться начал, – перебил зам по тылу. – Ты этим и в зоне можешь заниматься. Тем более ты трудоустроен инструментальщиком – и лопата или метла всегда под рукой.

– Поверь, – вставил заместитель по воспитательной работе, – лопату и метлу я ему найду, если он под мою юрисдикцию попадёт.

– Ну а что? – густо покраснев, заторопился Илья. – Я в центр хочу. Я старался, всю зиму трудился. На УДО не пишу, хочу школу тут закончить, чтобы на свободе сразу на специальность учиться пойти. У меня отец водитель автобуса, я к нему потом кондуктором…

Мальчишка замолчал, тяжело дыша, уставив взгляд в пол. Начальник отряда покачал головой на бычьей шее.

– Довели Илюшеньку, – возмутилась начальница психологической лаборатории. – Чего издеваетесь над парнем, скажите ему уже, что переведёте его в центр, и пойдём на обед.

Сердце Илюхи подпрыгнуло и замерло.

– Ты сколько уже у нас гостишь? – спросил начальник колонии.

– Год и месяц.

– А осталось?

– Одиннадцать месяцев.

– Когда на условно-досрочное освобождение будете писать, Михаил Александрович? – перевел взгляд начальник колонии на отрядника.

– Если не накосячит, то в августе напишем, в сентябре уйдёт домой.

– Так. – Начальник подмигнул Картошину. – Сейчас март, получается… пять месяцев. А оставит неотбытыми, получается, шесть месяцев. А отсидит, получается, полтора. На пять месяцев переводить… Освобождаться будет в сентябре, у нас самый листопад, подготовка к зиме. Может, до декабря посидишь?

Картошин заморгал.

– Мнение учебно-воспитательного совета? – Начальник посмотрел на зама по оперативной работе.

– Поддерживаю Картошина. Хороший парень, по нашей линии к нему вопросов нет.

Опер и начальник отдела режима молча кивнули.

– Пусть идёт, – пожал плечами зампотыл. – Работы за зоной навалом, сидеть без дела не дадим.

– А вот не надо на чужое роток раскрывать, Андрей Григорьевич, – возразил зам по воспитательной работе. – Парнишка в моё подчинение переходит, ему некогда будет вашими делишками заниматься. У вас свои рабочие имеются, с колонии-поселения привозят.

– Я уважаю ваши годы, товарищ полковник…

– Николай Иванович, Андрей Григорьевич, – замахал руками начальник колонии. – Сами между собой разберётесь потом.

– Виноват, Александр Иванович.

– Я поддерживаю, если что, – вставила психолог. – Тем более он повар. У нас с Николаем Ивановичем кабинеты в реабилитационном центре, так что я поддерживаю.

– Школа?

– Пусть идёт хлопец, – кивнул директор. – Уважаю его. Парень свободой ради учёбы жертвует, на условно-досрочное не пишет, хотя может! Вот мы его в центр и отправим. Компромисс, так сказать.

– Я тоже за, – поддержал директор училища. – Никогда замечаний к Илье не было. Кстати, повар он хороший, Кристина Викторовна. Повар, замечу! Не кондитер и не пекарь!