И падает ворон, во тьме исчезает,
И первые звезды уже засияли
«„»»»»»»“»
19 век
В недописанной поэме
Затухали чьи-то страсти.
Догорали постепенно,
И поэт в незримой власти
Возвращался в мир иллюзий,
Ждал капризную графиню.
Приходили сны и люди.
Но она его покинет.
Там какие-то сомненья,
Рифмы скорбные угасли,
И пропало вдохновенье
Ждал он Музу, но напрасно.
С юным графом пировала,
Не хотела возвращаться.
И поэма догорала,
Обретая боль и счастье.
Как же все несовершенно,
Как меняются полеты,
В недописанном мгновенье
Все тонуло отчего-то.
Кот таинственный являлся,
Музыку иную слыша,
И поэт в нем растворялся
В небо поднимаясь выше.
И читая обреченно,
Строки оборвало время,
Сон о Музе обнаженной
Возникал, ему не веря,
Он перо хватал, чернило,
Он за ней летел в туманы,
Было все конечно мило,
Было все, конечно странно.
Сон о Левитане
А Левитан все грезит о тепле,
Стремится к Плесу из глухой столицы,
Чтобы шагать так просто по земле,
И чтобы с пути в печальный час не сбиться.
Там все постыло, тягостно, темно,
Не пишется, не любится, я знаю.
И старый клен не заглянул в окно..
И в небе не увидишь птичью стаю.
Какие-то тревоги и дела,
Его к равнинам тем не отпускают.
Идея вспыхнув, снова умерла,
И потому в глазах тоска такая.
А Плес все ждет картины и творца,
Он верит в то, что все к нему вернется,
Безбрежность мира, неба высота,
И алое там на закате солнце…
Пора бы уходить, а он стоит,
И грезит наяву, и сквозь туманы,
Он видит Русь понятную на треть
Печальному еврею Левитану…
Он видит даль и ширь ее полей,
Ее простор ему ночами снится,
Чем дальше он уходит, тем светлей,
И радостнее эти сны и лица.
О, так бы написать, чтобы потом
Она явилась снова в мир нежданно,
Склоняется над белым он холстом,
И эта высь прозрачна и желанна.
И Музы так прекрасны в этот миг,
И женщины его неповторимы,
Он пишет мир, он снова пишет мир,
Такой роскошный и такой любимый.
Миф о капитане
Капитан Летучего Голландца
Проносился в сумерках незримый,
Не хотел мириться и сдаваться.
Пусть над ним смеялись Серафимы,
С ним сатиры дерзкие шутили,
Пили ром, и дев крутых делили,
И куда-то в полночь уходили,
И кого-то дальнего любили.
Ну а он в тиши своей каюты,
О поэмах спорил и ярился,
Если там, в тумане не сдаются,
Значит, снова этот мир разбился
На штрихи его, и пусть не зримы,
В тишине печали и утраты
Любовались ими херувимы,
И несли корабль его куда-то.
И к холодной пристани причалив.
И пройдя все бури и утраты,
Ждал он снова деву на причале,
А она ушла, ушла куда-то.
Волны возле ног его уснули,
И искали света и расплаты,
И стояли боги в карауле,
И несли, несли его куда-то.
Только смелым море покорится,
Только дерзких обожают музы,
И так просто в небе раствориться,
Даже им, отчаянным и мудрым.
Нет не принца, жду я капитана,
Он придет, грозы не побоится,
Будет в небе биться неустанно
Ветер, Посейдон нам будет сниться.
Тихий берег навсегда оставив,
В лоно волн он утопает снова,
И глухими темными ночами,
Пьет он ром рассеян и взволнован.
Не хотел мириться и сдаваться.
Пусть над ним смеялись Серафимы,
Капитан Летучего Голландца
Проносился в сумерках незримый.
Бессоница
И вдруг бессонница явилась в старый дом,
Уселась в кресло, речь ведет о Блоке,
И вижу, тает профиль за окном,
И он уходит. Гневный и высокий,
Но почему так август сиротлив,
И тяжек, что не выдержат поэты.
И странных строк изысканный мотив,
Нам говорит о смерти, и воспеты.
Они и прокляты в 17 году.
И оставляют Анну, сиротливо,
За гробом вновь поклонники идут.
И слышатся тех песен переливы.
Неузнаваем, странно одинок,
Средь Демонов он свой, я это знаю,
И первый оторвавшийся листок,
В преддверье ада, и у двери рая.
И никуда не впустят, странный мир,