Сюлли сделал такую гримасу, что король остановился.

– Ты боишься?..

– Боюсь… Нет, не то… Но я уже вам сказал, что я не признаю сильных мер и…

– И…

– Предпочел бы другое поручение.

– Все равно; скажи ей, что это возбудило толки, что это неприлично; все, что найдешь нужным. Поверни дело по-своему, но хорошенько растолкуй ей, что этого нельзя; понимаешь?

– Совершенно, государь, но не думаете ли вы, что другой, пользующийся более меня расположением королевы, Бельгард, например, или Бассомпьер…

– Нет, нет, это будет замедлением… Притом я желаю, чтобы именно ты… потому что они не любят тебя…

– Хорошо, государь, иду!..

– Ла-Ферте, это уже слишком!.. Так ему мало властвовать здесь вместо меня! Надо еще…

Сюлли, видя, что король не обращает внимания на него и что повиноваться надо, повторил во второй раз:

– Иду, государь, иду!

Он вышел из комнаты торжественнее и чопорнее прежнего.

VIII

Мария Медичи разговаривала с Кончини, когда паж, приподняв портьеру, доложил громко, что герцог де Сюлли желает иметь честь быть принятым королевой.

– Сюлли!.. Здесь!.. Точно ли?

– Он сам назвал себя.

– Что же случилось? Он пришел с поручением?

– Он не сказал ничего.

Итальянец сказал пажу отрывисто:

– Впусти.

Паж опустил портьеру и тотчас ее приподнял.

Королева и ее фаворит инстинктивно придвинулись друг к другу, как бы боясь опасности, и успели только обменяться быстрыми взглядами.

Сюлли остановился у дверей и низко поклонился. Под его торжественной походкой и несколько спесивым видом проглядывало замешательство, даже боязнь.

Наступило довольно продолжительное молчание, будто каждый из трех действующих лиц в этой сцене боялся заговорить.

Мария Медичи начала говорить первая. В голосе ее было волнение.

– Какое происшествие привело вас сюда? Королю не сделалось хуже?

– Вовсе нет; здоровье его величества, напротив, значительно улучшилось… Я принес вам поручение короля…

– Поручение!.. Почему же, если он желает говорить со мною, не позвал он меня к себе?

– Не знаю…

– А!.. Какое же это поручение?

Сюлли не отвечал и взглянул на Кончини. Королева с гневом топнула ногой.

– Я позволяю синьору Кончини оставаться.

– Однако…

– Я хочу, чтобы он слышал то, что вы скажете мне…

– Как вам угодно.

– Ее величество позволяет мне оставаться, – сказал Кончини. – Я тем более признателен королеве, – прибавил он, окидывая Сюлли с ног до головы презрительным взглядом, – что, если я не ошибаюсь, ваше поручение касается меня.

Сюлли повернулся к нему спиной и обернулся к королеве.

– До короля дошли слухи, что синьор Кончини намерен купить Ла-Ферте…

– Что я вам говорил? – сказал Кончини с насмешкой. – Я угадывал по угрюмому виду герцога, что дело идет обо мне…

– Молчите! – сказала королева с благосклонным видом. – Дайте говорить господину де Сюлли; вы будете отвечать после.

Итальянец с досадой раскинулся на огромном кресле и сделал Сюлли знак рукой.

– Продолжайте…

– Я имею честь говорить с ее величеством, а не с…

– Хорошо, хорошо, – перебила Мария Медичи, – я слушаю вас.

– Я сказал уже вашему величеству, что король узнал о намерениях синьора Кончини и поручил мне выразить вам свое неудовольствие.

– Свое неудовольствие, мне! Но разве это касается меня? Для чего он не обращается к синьору Кончини?

– Он предполагает, что замечание с вашей стороны будет лучше принято…

– Это насмешка?

– Нет… но расположение вашего величества к синьору Кончини…

– Я отдаю свое расположение кому хочу и не желаю, чтобы мне мешали выбирать моих слуг. Прошу вас передать эти слова королю и самому помнить их…

– Я не знаю, чему обязан этим предостережением…

– Если вы меня не понимаете, то я понимаю сама себя… А теперь, если мой царственный супруг желает сделать меня посредницей его неудовольствий, скажите мне, в чем дело.