«Все уступки, которые Франция сделала Германии в надежде на поддержку и развитие там демократического движения, оказались чистым убытком. Баланс отрицателен и ужасен», – подытожил Бенвиль 7 марта 1933 г., добавив: «Вся эта политика основывалась на полном непонимании германского народа» (JBJ, III, 202). После принятия Берлином в 1929 г. репарационного «плана Юнга» французское правительство решило досрочно завершить оккупацию левого берега Рейна. По приказу премьера – по капризу Истории им оказался версальский «миротворец» Андре Тардьё – войска 30 июня 1930 г. оставили Майнц. «Эвакуация Рейнской области лишила нас гласиса, охраняющего наши границы»[23], – констатировал близкий к «Action française» сенатор Анри Лемери, позже прозванный «маньяком антигитлеризма»[24]. «Германия вернула свободу маневра и снова стала хозяйкой своей политики, – сокрушался Бенвиль. – <…> И никакой благодарности за то, что мы вывели войска на пять лет раньше условленного» (JBJ, III, 98–100). «У победы союзников оставалось одно вещественное, видимое и осязаемое доказательство – оккупация левого берега Рейна, – напомнил он два года спустя. – <…> Оставление победителями “центра силы Европы” неизбежно приведет к неисчислимым последствиям» (JBJ, III, 180–181). «Гитлеровский национализм пророс на следах последнего французского солдата, покинувшего Майнц, – суммировал он же 1 февраля 1933 г. – Теперь ему оставалось лишь зреть и наливаться соком. Каждая наша уступка поощряла его» (JBJ, III, 195).

«Никогда еще интернационализм, пан-европейский дух, братство народов не знали такой популярности во Франции и в мире, – саркастически писал хроникер «Альманаха Action française», подводя итоги 1931 г. – Газеты и журналы заявляли, что мы достигли земли обетованной. Ненависть и война поставлены вне закона. В действительности никогда еще худшие угрозы худших катастроф не росли на наших глазах с такой быстротой» (AAF-1932, 359). Мало кто во Франции внял предостережению, особенно социалисты. После 1914 г. веры в международную солидарность у них поубавилось, но они оставались убеждены, что большинство социал-демократов и Партии центра в Рейхстаге не оставляет шансов нацистам и другим «правым». Того же мнения придерживались их германские товарищи. «Гитлер – истерик и психопат, который не способен на последовательные действия и никогда не придет к власти», – уверенно говорил социалист Отто Браун, с 1920 г. бессменный премьер Пруссии. Но Бенвиля, у которого любой парламентский режим вызывал скептицизм, не зря называли «Кассандрой». «Единственными линиями обороны нормальной власти (в Германии – В. М.) остаются моральный авторитет маршала Гинденбурга, политическая ловкость канцлера Брюнинга и преданность прусской полиции», – констатировал он 10 февраля 1931 г. (JBA, II, 166). Электоральные успехи нацистов в Германии и коммунистов во Франции служили ему дополнительным аргументом против республики и всеобщего избирательного права: «Это же свободная демократия, которая вправе сама всё решать. Вот люди и голосуют снова и снова» (JBJ, III, 117). Бенвиль вряд ли читал политические обозрения Достоевского, но согласился бы с его мнением о «всеобщей подаче голосов, столь дорогой французам»: «Более нелепого изобретения, конечно, никто не может указать даже из всех нелепостей, бывших в нашем веке во Франции»[25]. Век переменился, система оставалась прежней.

О возможном триумфе нацистов и его опасности для Франции регулярно предупреждал еженедельная газета «Je suis partout» – «духовное чадо L’AF», по словам одного из ее ведущих сотрудников Робера Бразийяка (RBC, X, 515) – которая в начале 1932 г. посвятила «Гитлеру и Германии» тематический номер. У большинства авторов нацисты не вызывали