– Я оденусь попроще и представлюсь простым приезжим врачом под выдуманным именем…

– Изумительно, ваше сиятельство! – Тильков аж хлопнул в ладоши.

– Хм… Где они живут?

– Живут они в конце Аглинской линии6, за Флотскими казармами, вход с Галерной, ворота синие7. Скажите, что от меня, и будете удостоены самым теплым приемом, – несмотря на холодное спокойствие бурмистра, выразительно грубое лицо Тилькова расплылось в умильной улыбке. – У господина Конуева имеется очень интересное собрание огнестрельного оружия!

Последнее он добавил в усладу бурмистру, поскольку тот был знатоком военного дела. Уж кто-кто, а врач знал, что скрывалось за каменным безразличием маркиза де Конна!

– Церковное оглашение уже идет, а как брачный обыск8 причтом завершиться, так и на венчание знатных гостей зазывать начнем, – бухтела Камышиха, жадно следя за лакеем Тимошкой. Ее раздражала медлительность, с которой тот укладывал четвертинку свиной тушки на ее тарелку. Но она была в хорошем настроении и даже лично пригласила графиню Алену, молодую невесту маркиза де Конна, отобедать у себя, в парадной гостиной. – Исповедь с причастием я на воскресение установлю. Венчание до Рождественского поста проведем, – наполненная тарелка, наконец, водрузилась перед пышной необъятностью Камышихи, и она сочно причмокнула. – Требу по чину9 в храме Богородицы закажу. Баня перед свадьбой… я те крестницу для присмотру посажу и не дай бог, милочка, печальное лицо увижу!

Вся тирада Камышихи адресовалась молодой гостье, означая пылкое рвение мачехи устроить счастье Алены в самых лучших традициях. Но ту это совершенно не волновало. Пусть купчиха сама волнуется. «Печальное лицо»? Молодая графиня была вовсе не печальна. Она пребывала в глубокой задумчивости. Вчера утром от жениха ей принесли кружевной пеньюар, довольно открытый и, по словам мадам Бэттфилд, совершенно неприличный для невесты: в нем отсутствовала юбка. Более того, маркизом была приложена записочка с просьбой принять его в тот же день, вечером, в этом самом «неприличном» одеянии. Алена тогда весь день промучилась, ища что-нибудь неброское, но достаточно широкое, чтобы прикрыть совершенно голые ноги. Не надевать же старые чулки! Из подружек никого в Доме не было, а старушки-родственницы всю душу ей истрепали ворчанием о «непотребном виде». За пять минут до прихода маркиза она таки извернулась, нашла шелковое покрывало, улеглась на софу и как бы невзначай покрыла им себя до пояса. Выход ей показался вполне логичным: как же на софе – и без покрывала? Но вошедший маркиз де Конн даже не заметил ее стараний. Все его внимание было поглощено этим глупым пеньюаром. Он встал перед софой на колени, прочел некий итальянский стих эпохи трубадуров, выпевающий труд тонкоруких прядильщиц, и принялся гладить каждый завиток на кружевах невесты, а потом целовать каждый листочек в нижней части пеньюара и розочки, что еле прикрывали ее грудь… будто самой графини не существовало. Впрочем, такое пренебрежение к ее особе не очень-то и обидело Алену.

– Вы только гляньте на это дивное шитье, – шептал маркиз, мягко проводя пальцами по шелковистым стебелькам, – нравится ли вам, Алена?

– Ох, не знаю, сударь мой… – вторила девушка, слегка отпихивая жениха, отчего настойчивость последнего лишь возрастала.

– А вот это… на шмеля похожее… под пупком… нет, это пчелка… сейчас выясним… – касание горячих губ де Конна вырвали легкий стон из уст девушки.

– Но мне розочки все же больше по душе… – произнесла она с томностью, доселе ей самой неведомой. При этих словах маркиз поднял голову и глянул Алене в глаза. Девушка чуть покраснела. – Наверное, это слишком?