Стипендию я обычно сливаю вместе с Диной. Из стипендиатов, дружащих со спиртным, в нашей группе только нас двое. Остальные либо не на гранте, либо предпочитают потратить деньги более практично, нежели заливая их в себя хмельным напитком или чем покрепче.

Мы забираем красиво выплывшие банкноты из проема в банкомате, и направляемся прямиком в наше излюбленное заведение, где разрешено курить там же, где и сидишь, и тратить при этом по самому минимуму. Мы шутим, что эта кафеха словно специально родилась для голодных студентов. Но, по правде, это далеко не так. Здесь бывают все. В особенности курильщики, – в этом плане здесь царит атмосфера взаимопонимания.

После изрядного подпития, у нас начинается дискуссия на тему того, как продолжить вечер (а вместе с ним и ночь), чтобы утро не было встречено с чувством горечи от потраченного в праздности времени; желательно, без угнетающего чувства стыда (ну, может быть, только легкого); и с обязательной толикой моральной удовлетворенности (иначе, зачем же вообще?).

Мы на разрыве между собственными предпочтениями, но при этом стараемся этого не показывать из-за взаимоуважения.

Я предлагаю вполне разумный вариант, за ним еще один, а потом и третий. Дина отклоняет все, так как, по ее словам, у нее «странное настроение», и ей хочется чего-то нового. Поэтому она один за другим предлагает какие-то неизведанное доселе места, где мне никогда не захотелось бы оказаться. Мне не хочется нового. Я стремлюсь к знакомой обстановке и не менее знакомым лицам. Сегодня мне хочется покоя.

Когда наши предложения заканчиваются, и слова кажутся ненужными, мы просто сидим молча, потягивая хмельной напиток, и делая вид, что думаем о решении вопроса. Хотя мы оба уже готовы уступить во всем друг другу.

И как только мы начинаем находить консенсус, ее мобильник разрывается попсовой песенкой (мелодии на звонок порой выбираются неосознанно, и я изредка напоминаю об этом Дине; но ей плевать).

После неприлично долгого телефонного разговора она сообщает мне вполне очевидную вещь:

–Кирилл звонил.

–Правда? – Я включаю максимум актерства. – А я уже подумал, что это был президент!

Она игнорирует мое наигранное недовольство. Более того, она вдруг делает скорбное лицо.

–Только не это! – удрученно говорю я ей.

–Мне нужно с ним встретиться. Там просто гром и молнии!

Хоть я и ограничиваю себя в выражениях, сейчас из моего рта вырывается очень грязное ругательство.

–Не то слово! – соглашается она со мной, начиная собираться. – Давай раскидаем счет. Позже я постараюсь к тебе присоединиться.

–Только постараешься?

Она ничего не отвечает.

Когда я попадаю в night club, многие «тусовщики» сразу обращают на меня внимание. Я к этому привык. Я и сам не против порой полюбоваться своим отражением. В моей внешности есть «природная красота», – понятие, граничащее с вечностью. Величием или бессмертием моя телесность, естественно, не обладает. Но актерствовать в beauty-порнофильмах меня приняли бы безоговорочно

(джунгли проснулись)

Обвинения в самолюбовании здесь не сработают. Мне не страшно кончить, как Нарцисс. Мне страшно уйти, так ничего и не поняв.

В ответ на это, кучка приматов, таившихся на деревьях, гулко заухали и почти зааплодировали, на столько их возбудила острота мысли. В джунглях так всегда. Все начинается с одной вспышки посредственного интеллекта, не способного отделить творчество от мечты.

Когда я прячусь в зарослях, по обыкновению, я придаюсь извращенным мечтам (где-то около, сплетенный клубок спаривающихся змей выступает, как оберег); метафорой творчества выступает мастурбация.