— Рус, это всего-лишь пробные снимки, — с улыбкой на лице произносит Леонид, но после взгляда, направленного на него, тут же замолкает и делает характерный жест рукой, будто закрывает себе рот.

Я сглатываю, когда Руслан поворачивается ко мне и смотрит поверх камеры. Мажет по мне взглядом и, сжав челюсти, склоняется к объективу. Не знаю, что ему стоит смотреть на меня так близко, замечать каждую деталь и изъян на теле, но я никак не могу расслабиться. По телу проходит озноб, когда я пытаюсь принять хоть какую-то позу и… улыбнуться.

— Она деревянная, — спустя пару снимков констатирует факт Руслан. 

Сейчас я вовсе не обижаюсь, потому что действительно себя такой чувствую. Тело скованно его взглядом, пусть он смотрит и сквозь объектив. Пошевелиться просто сложно, не говоря уже о том, чтобы улыбаться в камеру и позировать.

— Я бы тоже деревом был, знаешь ли, — не унимается Леонид. — После того, что ты тут устроил.

Руслан зол. Даже с расстояния в несколько метров я вижу это слишком отчетливо: его ноздри раздуваются, рот растягивается в кривой усмешке, а глаза лихорадочно горят. Он не хочет меня снимать, потому что я предала его? Или потому что я вправду такая… деревянная и “никакая”. Может, он говорит это не потому, что ему до сих пор больно, а из-за того, что за шесть лет видел моделей красивее, раскрепощеннее и ярче?

— Я сделал с этим выражением лица уже три фото. В такой же позе, — рычит Руслан. — Мое дело сделать фотки, она же даже не пытается позировать.

Он решает все через Леонида, хотя на моих предыдущих съемках у нас с фотографом всегда была обратная связь. Он фактически командовал мной: куда повернуть голову, чего добавить больше, страсти, огня, сексуальности или, наоборот, скованности. Руслану же, кажется плевать, как я буду позировать и стану ли улыбаться в камеру. Леонид сказал, что он лучший? Тогда он действительно не хочет снимать именно меня.

Почему?

Потому что помнит мое предательство и ему больно? 

Или потому что ему просто неприятно мое присутствие?

— Извините, Леонид, мы можем остаться с фотографом наедине.

Я не верю, что сказала это, но присутствующие быстро собираются и покидают помещение студии.

— Удачи, — бормочет Леонид, обращаясь то ли ко мне, то ли к Руслану.

Когда за ним закрывается дверь, я вздрагиваю и больше не чувствую той уверенности, какая была несколько мгновений назад. Мне отчаянно хочется провалиться сквозь землю, потому что он смотрит так, будто ему все еще не все равно. И прошедшие годы вовсе ничего не значат, потому что в его глазах отчетливо читается буря эмоций.

— Давай сразу проясним, — Руслан первым нарушает молчание. — Я не буду снимать тебя, даже если они скажут, что фотографии идеальны. Поэтому предлагаю сделать максимально страшное выражение лица и со спокойной душой покинуть эту компанию.

— У них один фотограф?

— Что? — непонимающе переспрашивает.

— Я спросила, у них один фотограф? Кроме тебя некому меня снимать?

Он смеется, запрокидывает голову так, как и шесть лет назад, заставляя меня задержать дыхание и отчаянно хотеть подойти ближе, коснуться его подбородка, шеи, пройтись по ним губами. Я хочу почувствовать вкус его кожи на языке, вернуть время вспять и не бояться сказать правду. Мы ведь могли… обмануть его отца. Вместе мы бы обязательно что-нибудь придумали, если бы не мой за него страх.

Я сильно сжимаю руки в кулаки и вгоняю отросшие до непривычной длины острые ногти себе в ладони, чтобы прогнать желание встать и коснуться его. Вряд ли ему понравится.

И он точно не позволит.

— Они выберут меня в любом случае, — перестав смеяться, произносит он. — Смазливую модель найти — раз плюнуть. Куда сложнее отыскать фотографа, у которого руки не из жопы.