Нет, он не испытывал страха за свою жизнь, хотя опасность была реальной. Пугало другое – ему могут не дать завершить журналистское расследование, подобного которому еще не было в его судьбе, – сначала корреспондента, много позже – главного редактора, а теперь заведующего кафедрой факультета журналистики Университета.

Разветвления аппарата действительно были повсюду, – он был осведомлен об этом, как никто другой. Не эта ли тайная сеть, – подводная часть айсберга, – мешала ему каждый раз, когда он пытался заполучить какие-то фактические подтверждения догадки?..

– Послушайте, кругом столько свободных мест! Вы не могли бы не мять локтем мои бумаги?! – тихо, – все же библиотека! – но строго произнес профессор, обратившись к работавшей рядом с ним женщине. – Право… Будьте поаккуратней, вы мне мешаете! – уже более мягко, устыдившись, что вышел из себя, закончил он.

Эта женщина появилась в читальном зале через несколько минут после того, как профессор расположился со своими книгами и тетрадями на одном из рабочих мест. Не спросив разрешения, она с шумом отодвинула соседний с ним стул, уселась. Широко расставив локти, углубилась в чтение толстого справочника…

Усилием воли вновь сосредоточившись на материале, профессор через минуту позабыл о невоспитанной соседке. Факты попадались любопытные, – уверенным, размашистым почерком он начал делать выписки в большую клеенчатую тетрадь:

«Мы сперва, – писал старый чекист Ф. Мартынов, работавший в те годы в ЧК в Одессе, – были в недоумении, так как наше учреждение совсем некомпетентно было в этом вопросе. Но мы поняли… И приказ был выполнен».

Первоначальная растерянность чекистов была вполне ясна профессору, – мало что связывает детей и политическую полицию. Это уже потом партийная пресса постаралась обрисовать интерес шефа ГПУ к подрастающему поколению как вполне естественный и само собой разу мевшийся. Ну а рядовые чекисты, тем временем, видимо, поняли, что в действительности стоит за новым направлением работы и… «Приказ был выполнен!».

Изданная трехсоттысячным тиражом, доступная всем биография Феликса Дзержинского во многом подтверждала мысли профессора, – он читал книгу через призму своих догадок.

«Пожалуй, стоит поработать над ней подольше», – подумал профессор и тут же почувствовал неприятную, сосущую пустоту в желудке. Учитывая его язву, это было нехорошим предзнаменованием. Пора собираться домой! Но прежде решил договориться с дежурной по залу, – пусть оставит для него книгу еще на день.

Профессор отодвинул стул и зашагал по проходу к столику дежурной. Будь он внимательнее – расслышал бы за спиной шум отодвигаемого стула, дробь каблуков.

Через несколько мгновений его обогнала невоспитанная соседка, спешившая теперь к выходу из зала. Под мышкой она зажала толстый справочник и… Прежде чем профессор вспомнил, что на столе у женщины не было никакой клеенчатой тетради, соседка успела скрыться.

Профессор кинулся следом. Его мрачные догадки подтверждались, – в этом теперь не оставалось сомнений!

Верочка, жена Алексея, вошла в комнату, держа в руках мохнатое индийское полотенце. Чуть наклонила голову, начала вытирать мокрые светло-русые волосы. Уютная блондинка с неспешными движениями и тонкими, интеллигентными чертами лица, – она как нельзя лучше вписывалась в квартиру, в комнату, интерьер которой словно специально был продуман так, чтобы попавший сюда человек случайно не ушибся об острый угол предмета меблировки. Или не занозил ногу о попорченную паркетину: большущий ковер во весь пол, ковер на стене, два мягких, плюшевых кресла, такой же, только более потертый диван, низенький кофейный столик, почти незаметный под кучей журналов, под вазами и вазочками с конфетами и фруктами. Темно-бордовые шторы закрывали длинный, во всю стену подоконник, широкое окно и дверь на просторную лоджию. Углы сглажены, тона приглушены. Эта комната в двухкомнатной квартире Алексея и Верочки служила гостиной и одновременно местом, где молодые супруги проводили большую часть времени. Разумеется, когда были дома. Здесь же стоял японский цветной телевизор.