– Я раньше вас не видела.

Не удивительно, если ты мать свою на улице встретишь и решишь, что раньше ее не видела. Она пьет, наверное, чаще чем ест, и трахается больше, чем спит. Причем качество и того и того, судя по внешнему виду, оставляет желать самого лучшего.

– Ага – натянуто киваю и вновь делаю шаг в бок, чтобы обойти ее.

Но и она делает шаг в бок за мной, вновь перекрывая проход.

Жалею, что не взял с собой осенние перчатки. Конечно, если бы я в них отпихнул ее, их бы пришлось выбросить – никакая бы стирка не помогла, но так я в принципе не могу ее коснуться.

Недовольно вздыхаю, стараясь сохранять сдержанную учтивость:

– Я могу пройти? Мне нужно к дочери.

– Вы тут первый год, да? – ее губа начинает дрожать – первый год приехали, так? Дочь.. – бегло опускает глаза на мою левую руку, заметив обручальное кольцо – жена, наверное, тоже здесь. Вы из творцов, да?

Вновь взгляд глаза в глаза.

– Не совсем понимаю вас – учтивость уже полностью пропадает из моего голоса – дайте пройти, пожалуйста.

Но она меня будто не слышит:

– Кто на этот раз? Музыкант, художник, писатель или чертов дизайнер? – но тут ее глаза сверкают узнаванием.

Словно она только сейчас что-то во мне увидела. Ее совершенно сухие, потресканные до мяса (но при этом не кровящие, потому что почти что полностью обескровленные) губы растягивает невинная улыбка:

– Я вас знаю. Вы сценарист. Гарри.

– Генри – рефлекторно поправляю.

– Да.. и ты решил, Гарри – я уже пропускаю и то, что она перешла на «ты», и то, что вновь упрямо назвала меня Гарри – что здесь найдешь свое вдохновение? Нет, здесь никто не находит того, за чем приезжает.

Ну да, тебе-то лучше знать. Твоя единственная непропитая извилина так и брызжет интеллектом.

– Отойдите – цежу я – мне нужно пройти.

– Уезжай! – теперь ее тихий голос превращается уже в шипение.. но какое-то испуганное.

Рот искривляется в ужасе, она прикусывают нижнюю губу, брови взлетают и в следующую секунду она вцепляется своими чертовыми пальцами в воротник моего пальто, схватив за грудки:

– Уезжай, пока не поздно! Здесь происходят ужасные, очень плохие вещи! Хватай семью и уезжай сегодня же! До заката! Уезжай быстрее! – она начинает говорить все быстрее и безумнее, и ее слюни летят в разные стороны – уезжай сегодня же! Это ужасное место! Очень ужасное место!

-4-

– Папа?

Замечаю Гретту в паре ярдов за спиной это чокнутой. Решив, что терять уже нечего (она испоганила мне лучшее пальто), отпихиваю ее корзиной и свободной рукой, но в итоге, не рассчитав силу, заваливаю на стеллажи. Сильно покачнувшись, стеллаж все же остается на месте – зато большинство жестяных консерв с грохотом падает какие на пол, какие прямо на бомжиху.

Она начинает верещать и вскакивает так быстро и резво, что я тут же делаю шаг назад, встав перед дочерью. Глаза Гретты распахнулись, рот изумленно открылся:

– Пап, кто это?

– Та, кем станешь, если и дальше будешь плохо учиться.

Вот незнакомка растягивает рот в какой-то яростной улыбке (я замечаю, что передних зубов у нее нет, а остальные настолько же желтые, насколько солнце в детских рисунках):

– Ты идиот! Тебе надо уезжать! Немедленно! Ты..

И когда она вновь кидается ко мне (и непонятно с какими намерениями), чьи-то крепкие руки со спины вдруг перехватывают ее за плечи и откидывают в сторону. Женщина с трудом удерживается на ногах, не угодив на пол во второй раз за минуту.

С удивлением обнаруживаю того самого кассира. Теперь его густые брови нахмурены, зализанные три волосины торчат, точно его током жахнуло:

– Проваливай отсюда на хрен, Салли! – он топает на нее, точно на дикую собаку – пошла из моего магазина!