– Да. Гм… любопытно, какой же вариант ты считаешь наихудшим? Доставай своего кролика, фокусник.

– Я имею в виду такое развитие событий, которое мы предсказать не можем, – очень серьезно сказал Отто. – Неучтенный фактор или случайность в ключевом месте в ключевое время. Дела могут пойти таким образом, что мы не будем знать, где и как нам следует вмешаться в события, чтобы направить их куда надо. Тут масса разных вариантов, все не просчитаешь… от стихийного бедствия до измены кого-нибудь из нас общему делу.

– Даже так?

– Н-ну… это просто отвлеченный пример. Хотя мы ведь тоже люди. Друзья, да. Вот только жизнь такая подлая штука, что… Ладно, замнем. Не хочу об этом говорить.

– Ты уже сказал, – спокойно произнес Гама. – Продолжай. По-твоему, Барини ищет войны единственно ради того, чтобы скинуть императора и самому занять его место?

– Я не сказал насчет «единственно», – запростестовал Отто. – Я лишь имел в виду, что среди многих его резонов наверняка есть и такой, и дьявол знает, что будет дальше… то есть тьфу, что это я?.. Дьявол – и тот не знает! – Он всхохотнул.

– Не знает и пророк. – Гама помолчал. – Вот ведь как… Ему положено знать, а он не знает. Гм, а ведь ты правду сказал. Одно пророк знает точно: как бы тщательно люди, князья, пророки, дьяволы ни планировали большое дело, результаты его будут совсем не похожи на то, что планировалось. Почему – не знаю. Знаю только, что всегда так было.

Помолчал и добавил уверенно:

– И всегда будет.

Корабль был великолепен. Барини облазил его сверху донизу, задавая каверзные вопросы, получая толковые ответы, одобрительно мыча и с наслаждением вдыхая ноздрями запах кремень-дерева. Прочнейшие доски палубного настила, лежащие на мощных бимсах, не имели ни одного известного корабельщикам-речникам изъяна. Обшивка бортов – двойная, с пробковой прокладкой, смягчающей таранные удары океанских валов. Частые шпангоуты укреплены вдесятеро прочнее, чем на самой крепкой речной барке. Штурвальное колесо, заменившее прежние румпели, поднято на высокую кормовую надстройку. Мачты невысоки, а балласт достаточно тяжел, чтобы опрокинутое набок судно могло самостоятельно выправиться. Все снасти тщательно отобраны и испытаны на прочность.

Да, корабль был хорош. Он был даже красивее тех корабликов, что до сих пор украшают в Унгане шпили храмов Всеблагой церкви. Но там – хрупкая и страшная своей хрупкостью красота. Безнадежная красота смерти ради других. В таком вот кораблике – утлой лодчонке, провонявшей рыбой, – был казнен океаном святой Акама. Лодчонку, вынесенную в море течением Лейса, швыряло недолго – всего лишь до первой настоящей волны, – а толпа на берегу, конечно же, улюлюкала, не ведая, что скоро начнет строить храмы в честь святого и украшать их шпили золочеными игрушечными корабликами.

Было время, когда имперские власти казнили еретиков водой. Потом на каком-то там по счету Соборе Всеблагой церкви возобладало мнение, что казнь через утопление кощунственна. Тогда, исходя из здравого убеждения, что огонь есть полная противоположность воде, инакомыслящих стали жечь на площадях перед храмами, увенчанными игрушечными корабликами… Очень красивыми корабликами.

Здесь была совсем иная красота – красота мощи, прочности и целесообразности. Широкий корпус. Тяжелый киль. Низкие крепкие мачты. Невысокая скорость, зато прекрасная остойчивость и, наверное, хорошая всхожесть на волну. Барини одобрительно похлопал ладонью по мачте. Да, такой корабль не развалится, приняв бортом удар океанской волны. Он поборется. Быть может, в особо благоприятных обстоятельствах он поможет унганцам достичь Сказочных стран, лежащих за непроходимыми Туманными горами. А уж если совсем повезет и если на то будет воля кормчего, эта посудина переплывет и океан, позволив людям увидеть два материка, еще не известные здешнему человечеству…