– К нам на фабрику в последнее время стали настойчиво проникать русские. Они совершенно невыносимы. Не знаешь, когда ожидать взрыва, это и тревожит. А Цюлань, похоже, очень опасна.
– Русские, говоришь? Странные они люди… Мне их не понять.
Ямагути снова встал и, поглядывая в зеркало, спросил:
– А что, господин Такасигэ, есть ли у тебя какие-то планы на вечер?
– Да в общем никаких.
– Тогда – вперед!
Круглое, как у монаха, лицо Ямагути мгновенно приняло воинственный вид. Он вышел в коридор и стал заглядывать в комнаты банщиц, надеясь хоть мельком увидеть о-Суги. Но ее нигде не было. Он поднялся было по лестнице на второй этаж, но, поняв, что и там никого нет, принялся осматривать ванные комнаты.
– Не нравится мне это, ох не нравится, мои планы на сегодня летят ко всем чертям.
– Что ты там выискиваешь? – спросил Такасигэ.
Ямагути, не отвечая ему, направился к выходу, но тут появилась одна из банщиц, Сидзуэ. Увидев Ямагути, она преградила ему дорогу, точно хотела кинуться ему на грудь, и торопливо заговорила:
– Вы знаете, о-Суги только что осталась без работы. Хозяйка приревновала ее и выгнала. Она, бедняжка, ушла вся в слезах.
– Куда она пошла? – Ямагути машинально дернулся к выходу.
– Куда? Так если бы ей было куда идти, никто бы и не волновался! В том-то и дело, что идти ей некуда.
Ямагути, забыв про Такасигэ, поспешно направился к выходу. Но теперь уже невозможно было определить, куда направилась о-Суги. Поняв это, он повернул назад и сказал Сидзуэ:
– Если узнаешь, куда делась о-Суги, сразу дай мне знать, ладно? Поняла?
Он подошел ближе и в потемках сунул банщице пятидолларовую купюру, а затем обернулся к Такасигэ:
– Ну и ночка, только успевай раскошеливаться!
– Что случилось? Что за о-Суги?
– Вот ведь неприятность! Когда Коя помчался за Цюлань, я решил: раз так, навещу о-Суги, но хозяйка бани только что ее уволила и вышвырнула на улицу!
Такасигэ заметил, как судьба о-Суги взволновала Ямагути, и он заинтересовался: что же это за женщина такая? Когда младшая сестра Такасигэ, Кёко, была юной девушкой, он одно время даже мечтал выдать ее за Ямагути. Кёко тому нравилась, и он, подобно многим мужчинам, повсюду ходил за ней, как только появлялось свободное время.
Выйдя на проспект, Ямагути огляделся по сторонам и, заметив, как сгущается туман, произнес:
– Теперь можно поехать и в «Сарацин», хотя едва ли Коя до сих пор ждет меня там.
– Если он погнался за Фан Цюлань, очень может быть, что его уже нет в живых. Эта женщина всегда носит с собой пистолет.
– Однако! Никогда не слышал подобных историй – чтобы женщина кого-то застрелила за интерес к себе. С братом – ясно, а как насчет тебя? Эта Цюлань – изумительная красавица, а ты видишь ее каждый день, и не похоже, что ты безмятежен, как Будда.
– С ней у меня все в порядке. Я решил делать вид, будто толком ничего о ней не знаю.
– Потому что боишься, что в противном случае придется удирать!
– Мне не до шуток. Похоже, сейчас я взвалил на себя большую ответственность за будущее Японии. Если я хоть на миг увлекусь этой женщиной, фабрику моментально постигнет полный крах. Вот ты паназиатист – и отлично, но было бы неплохо хоть немного отдать должное и нашим трудам – усилиям националистов.
– Националистов? Само собой! Слушай, давай выпьем, а потом хоть всю ночь можем разводить дискуссии. Эй! – И Ямагути поднял трость, подзывая рикшу.
5
Вечером, когда Санки ушел, о-Рю вызвала к себе о-Суги и уволила ее. Это ясно свидетельствовало об истинном душевном состоянии о-Рю, о котором Санки уже давно догадался.
В первый момент о-Суги не могла ни осознать произошедшего, ни – тем более – понять его причину. Только покинув баню, она уяснила, что с завтрашнего дня уже не сможет прийти сюда.