Я отвечал, что он, по моему мнению, самым тяжким наказанием он по всей вероятности считал бы для себя негодование Государя Императора. В эту минуту мне было очень приятно смотреть на Гази-Магомета и слушать его: в его словах и на его лице так ясно отразилось раскаяние и искреннее сознание своего долга, что не возможно было сомневаться в правдивости того и другого. Между прочим, он выразился таким образом, что «Его Величество» осыпая милостями Шамиля и все его семейство, если и изволит ожидать какого-либо знака признательности с их стороны, то, наверное, не того, какой думал было явить он, Гази-Магомет. Затем, он высказал свое удовольствие относительно того, что мне удалось указать ему настоящие его обязанности.

Заметив, что случай этот оставляет для наших взаимных отношений большой шаг, я поспешил воспользоваться им, чтобы вызвать Гази-Магомета на откровенность по поводу драмы, разыгрывающейся в нашем доме. По окончании обеда, влюбленный в свою жену Магомет-Шеффи тотчас же ушел домой, а я, оставшись с Гази-Магометом, переводчиком Граммовым и мюридом Хаджио, который составляет половину Гази-Магомета, завел речь в таком направлении, что не было ему, возможности ни уклониться от разговора, ни скрыть каких-либо подробностей этого дела. Впрочем, освоившись со мною очень скоро, он напоследок даже просил меня «пособить» ему, то есть в известные моменты, принять необходимое участие, если только без меня нельзя будет обойтись.

В разговоре нашем обнаружилась вся история этой вражды: она имеет своим началом бракосочетания дочерей Шамиля, Нафиссат и Фатимат, с родными братьями жены его Зейдат Абдуррахманом и Абдуррахимом.

Сознавая необходимость утвердить влияние своего отца и упрочить в будущем свое собственное значение, сыновья Шамиля думали привести это в исполнение посредством брачных союзов. На этом основании, женившись сами на дочерях людей значительных по богатству и по влиянию в народе, они предполагали таким же образом выдать замуж и сестер.

Вначале они имели полный успех: Шамиль обещал отдать обеих дочерей за двух сыновей Кибит-Магома. Впоследствии, по взаимному с ним согласию, он оставил свое слово за одною только дочерью; другую же обещал сыну уважаемого в Дагестане наиба, Албаз-Дебира. Но вслед за тем, по поводу происшедших между всеми этими лицами несогласий, а в особенности вследствие настояний Зейдат, желавшей иметь всегда подле себя надежную поддержку, Шамиль отказал Кибит-Магома и Албаз-Дебиру, и выдать своих дочерей за сыновей своего же тестя Джемаль-Эддина. Изумление и негодование было общее, как в семье Шамиля, так и в народе. Независимо того, оскорбленные наибы поклялись отомстить за эту обиду и во время последних событий сдержали свою клятву.

Зародившаяся таким образом ненависть сыновей Шамиля к мужьям своих сестер, с течением времени усилилась и укреплялась сознанием первыми ничтожества последних вообще и коварного неуживчивого характера старшего из них Абдуррахмана. В особенности последний, при помощи Зейдат, успел к тому же вселить в Шамиле сильное нерасположение к Магомету-Шеффи, под предлогом равнодушия его к «книгам» и к некоторым требованиям религии. Честный Магомет-Шеффи, по свойственному ему темпераменту, раздувает это пламя сарказмами против всех «мужиков-зятьев» Это очень дурно действует на необузданного Абдуррахмана, который, по словам мюрида Хаджио, не удовольствуется одними интригами, но рано или поздно расплатится с Магометом-Шеффи кинжалом. Чрезвычайно осторожный в разговоре Гази-Магомет, не подтверждая формально опасений своего друга Хаджио относительно кинжала, выразился об этом предмете таким образом, что «иншаллах», то есть авось Бог даст этого не случиться. Впрочем, впоследствии он меня просил считать слова ХаджиоЮ сказанные от его имени, его собственными словами.