– Где последний? – вздрогнул Окороков.

– Аверина помнишь?

У Васьки похолодела спина. Колбаса вдруг пошла не в то горло, и он, поперхнувшись, закашлял. Сколько лет уже прошло, а надо же, вспомнил.

***

Полевой сезон закончился. На базе оставались только ремонтная бригада да заядлые рыбаки, изъявившие желание провести отпуск на таёжных озёрах.

Весеннее солнце светило круглые сутки, и отличить день от ночи можно было только по активности пуночек, большими стаями пролетающих над балками. По базе бродили разжиревшие от безделья собаки и гонялись за не в меру размножившимися леммингами. Летние звуки наводили тоску на оставшихся бичей, и те беспрестанно бегали на радиостанцию узнавать, будет ли сегодня борт или вертолёт прилетит не скоро.

Вертолёт прилетел под вечер. Загруженный под завязку буровыми шнеками, Ми-4 отрыгнул из своего чрева только одного пассажира. Сторож склада взрывчатых материалов, Аверин, возвращался из отгулов. Полтора месяца околачиваясь в посёлке, Аверин просадил все деньги, заработанные за сезон, и остатка хватило только на шесть бутылок водки, которые он бережно вёз в рюкзаке, чтобы угостить на базе корешей.

Тяжёлой походкой уставшего от жизни человека Аверин прошагал в сторожку, стоявшую на отшибе, в полукилометре от базы партии. Склад взрывчатки сейчас пустовал, и сторожку надо было закрыть, но у начальника партии до неё ещё не дошли руки, что было очень удобно ушлым бичам. Собираясь в сторожке, подальше от глаз начальства, они потихоньку ставили брагу и гнали самогон. На этот раз сторожка была пуста. У бичей кончились дрожжи, да и сахар был на исходе.

Аверин растопил печь, смахнул пыль со стола и, почувствовав живительное тепло, исходящее от печки, довольно потёр руки. Была весна, солнце заметно разогревало стены балка, но к вечеру холодало. Присев на табурет, сторож, поморщившись, потёр верх живота. Что-то трудно стало дышать. Вроде как желудок схватило. Надо бы здоровье поправить. Вот и кореша потихоньку собрались. Матвиенко притащил сига. Паша Бояринцев – две булки хлеба. Васька Окороков – чай и сахар. Тимергалиев – два стакана и банку капусты. Рогозин ничего не принёс, еле дошёл сам, у него болела нога, и это его оправдывало.

За разговором быстро оприходовали всю наличность. Обсуждать боевые действия стало невмоготу из-за тяжести мозгового кровообращения. Языки начали заплетаться, глаза потускнели, и соратники незаметно попадали кто куда. Ночью Васька проснулся. Голова трещала, и саднила неудобно подвёрнутая рука. Все спали. Аверин лежал на полу, откинув неестественно голову. Васька растопил печь, поставил чайник и разбудил Матвиенко. От прилива тепла зашевелились остальные. Кряхтя и поеживаясь собрались вокруг стола.

– Вась, разбуди Аверина. Пусть хоть чайку попьёт, вон, как разоспался, даже с кровати свалился. Матвиенко потянулся за чайником. Окороков нехотя наклонился к Аверину и дёрнул его за ухо.

– Мужики, а он ведь холодный, – Васька побледнел и дрожащими руками достал сигареты.

– Погоди ты курить. – Матвиенко обвёл всех испуганным взглядом.

– Басурман, – обратился он к Тимергалиеву. – Ты с ним оставался. Что у вас произошло?

Тимергалиев вскочил:

– Ну и что из этого? Как чуть, так сразу – Басурман. Мы ещё посидели, он говорит, мол, что-то желудок побаливает, пойду, прилягу. Я ещё посидел минут пять и тоже отвалился. А у вас сразу – Басурман. Нашли крайнего.

– Ты не кипятись. Примчится милиция – что-то же надо будет говорить. А то припишут групповуху и загремим на полную катушку. Надо бы хоть прибрать.

Приятели принялись сгребать остатки пиршества. Окороков схватил веник и начал сметать мусор к выходу. Дойдя до двери, он смёл мусор за порог и, внезапно отбросив веник, опрометью помчался в сторону базы. Заметив бегство товарища, вся компания кинулась за ним. Отбежав метров двести, Васька внезапно обернулся и, скорчив гримасу ужаса, показал на балок. Все остановились и с содроганием посмотрели туда, куда указывал Васька, но в ту же минуту услышали его нервный смех. Не дожидаясь мести товарищей, Васька помчался дальше.