Все измышления и слухи собери

И на полет фантазии помножь, -

Страшнее, чем в британском Солсбери,

Легенды о злодеях не найдешь.

– Отравлены скамейки и кусты,

Дверные ручки, в пабе – кружек ряд,

За городом опасен стал пустырь, -

– Таинственно вещает Скотланд-Ярд.

Там русских диверсантов с чьих-то слов

В противогазах видели не раз,

И будто бы с любовником Петров

Привез на остров …веселящий газ!

Под “highly likly» мир с ума сошёл,

Гулять выходят ночью Скрипали,

Для них всё завершилось хорошо,

Они одни лишь выжить там смогли.

А город-призрак вычеркнут с полос

Газетных, из Сети исчез бесследно,

И невозможно вспоминать без слёз

О горожанах, солсберьянцах бедных…

Баба с возу – и по лугам,

К речке – и поперек течения,

Ни усталости и ни лени,

Видишь, как я к себе строга!

Умный гору пусть обойдёт,

Я ж, пыхтя, прямиком отправлюсь,

И не то чтобы трудности славлю,

Но скольжению будет черёд!

Априори оправдан риск,

Если есть характер и воля,

И не надо про «женскую долю»,

Обгоняю, п-а-а-а-берегись!

Всё знакомо, как в Волгу – Ока,

Как восход сопряжен с закатом,

Налетевшего ливня стакатто,

Градом сдобренного слегка.

Всё привычно: терраса, стол,

И умильная морда Барбоса,

К ночи – виски, с утра – рассол,

И опять без ответов вопросы…

Всё постыло, подруги ругань,

Грохот стройки, прораб дурак,

Выйти из колдовского круга? –

Да легко! Вон клюка и рюкзак,

С утреца вышел в чистое поле,

Куда хочет – свернет нога,

И никто вернуться не молит,

Справа – Волга, слева – Ока…

Всё спокойствием, волей дышит,

Артишоком – чертополох,

Небо – синий шалаш без крыши,

Крышу и у меня снесло!

Ветер в спину толкнет упруго,

Солнце выжжет слезу в глазах,

Центробежная сила – из круга,

Помогай ей руки размах!

Сдержу себя, натягивая вожжи я,

Всем прихотям дам жесткий укорот,

Ни хворь, ни враг в квартиру не войдет,

Край обороны застекленный – лоджия!

А на площадке, невзирая на запрет,

Гоняют мяч и дисконтом звенят,

Те, кому явно нет семидесяти лет,

Кто опрометчивее и храбрей меня.

Не подступиться к чертенятам Злой Беде,

Не та сноровка у неё и прыть,

Из мельтешащих перед ней людей

Хватает тех, кто утомился жить…

На конопляном масле киноварь

Растёрта тщательно, холст загрунтован,

Но пальцы сонные к работе не готовы,

И в атмосфере – всё смывающая хмарь…

Поверх деревьев, крыш и куполов

Я вглядываюсь, жду, когда в оконце,

Образовавшееся между облаков,

Прольется утренняя алость солнца.

Пронзят лучи тумана пелену,

Рождая новый цвет в потоках света,

И я в одно мгновение пойму

Всю фантастичность набежавшего сюжета!

Светло в мансарде станет от лучей,

Я еле сдерживаю пляшущую кисть:

«Схватили, наконец, не торопись,

Но все же и не медли… поскорей!

Мы солнечных возможностей окно

Перенесем с тобой на полотно!"

Всю зиму весна бушевала –

Декабрь и январь, и февраль,

Сугробов нам недоставало

И стужи бодрящей… Так жаль!

Термометры все обнулились,

До срока взревели коты,

Обманчивый запах ванили

О пасхе напомнил… Лишь ты

Хранишь в сердце холод и лед,

Тебя и весна не проймет!

Позирует гора,

открытая ветрам:

– в лучах восхода и заката,

то островерхой, то покатой,

громадой заслоняя небосклон,

или распахивая ширь всех четырех сторон!

Снимают Фудзияму каждый миг,

в нон-стоп режиме, затаив дыхание,

но так никто поныне не постиг,

в чем же горы очарование…

Очерчен конус

спящего Везувия,

с подтекстом прежнего безумия.

Одолевает муравьиный зуд –

вновь толпы по нему ползут,

– в предощущении тех роковых минут,

что лавой всех сомнут и пламенем пожрут?

Но – охладись,

и, замирая, насладись

хоть этим дивным видом из Аляски,