Красноярские родственники Шуры, чем могли, помогали молодой семье, когда изредка наведывались в Москву. Сестра Тамара, работавшая на мясокомбинате, привозила колбасные деликатесы, невиданные в магазинах столицы.

Однажды в доме гостил старший брат Шуры – Михаил Андреевич. Он сам по себе выдающаяся личность. С ним мы ещё встретимся на страницах этих рассказов. Михаил нёс на руках маленького племянника, который только учился говорить. Проходили мимо роскошных витрин самых разных магазинов улицы Горького. На одной из низ стояло чучело большого бурого медведя. Нюра спрашивает:

– Владичка, солнышко моё, где мишка?

– Вотьона – отвечает тот и гладит своего дядю Мишу по щеке. Всех это очень развеселило.

Скоро они повернули назад, к Маяковке. Малыша посадили в коляску, которую повезла Нюра. Коляска досталась ей от близкой подруги, которая родила в Германии от нашего офицера сразу после войны. Была она не новая, потёртая, но «импортная» – низкая, приземистая на небольших колёсиках, когда-то ярко голубая, но потускневшая со временем. Детских колясок в послевоенной Москве почти не было, и Нюра очень гордилась ею.

Шура с братом немного отстали и разговорились:

– Миша, ты знаешь, я прошёл войну, жив остался, и взяло меня любопытство: откуда наш род пошёл красноярский, откуда мы такие взялись? Помрём, и никто знать не будет. – начал Шура. – Попросил нашу тётю Дуню прислать свои воспоминания. Почитал, очень интересно. Особенно удивило, что в роду нашем хранилась какая-то царская шаль. Но тётя Дуня о ней мало написала. Не знаешь, откуда она взялась и где теперь?

– Я, Шурка, тоже об этом слышал, – ответил брат, – но знаю не много. Должна бы храниться у нашей Юлии Ивановны. Вернусь домой, попробую узнать…

Они приближались к светофору у перехода через шумное от машин Садовое кольцо, забеспокоились о Нюре с малышом и стали их догонять. Разговор оборвался.

…Приметно в то же время, но почти на двадцать лет раньше, а точнее – в 1933 году «Пионерская правда» печатала очерк о герое-пионере Коле Юрьеве, который сидел в пшенице с осколком увеличительного стекла. Он увидел девочку, которая срывала колоски, и схватил ее. Вырваться девочке, которая съела несколько зерен хлеба, не удалось. Другой настоящий пионер Проня Колыбин «разоблачил» свою мать, которая собирала в поле опавшие колосья и зерна, чтобы накормить его самого. Мать посадили, а сына-героя отправили отдыхать в Крым, в пионерский лагерь Артек.

Будем надеяться, с нашим Владичкой такого не случится. Наш пока крохотный москвич увидит Артек в совсем взрослом возрасте и не в награду за семейные подвиги, а во время отдыха с женой в Крыму. Тогда Артек ещё был советский. В украинский Артек он не попадёт, зато увидит высокий сплошной забор Артека новорусского, захватившего большую часть соседнего Гурзуфа. Каким он будет потом – когда-нибудь узнаем…

Но пора нам покинуть Москву, послевоенную, направляясь во времена и места, хотя и «не столь отдалённые» (как раньше принято было называть некоторые районы сибирской ссылки – там в своё время вы тоже со мной побываете, пока, надеюсь, лишь виртуально, а потом, кто знает?), но и совсем не близкие, к иным персонажам этой весьма витиеватой повести.

Гуляет казачья вольница по Волге-реке.

Тесно и скучно казаку-разбойнику в грязной и пыльной Руси. Как ни тешили себя, ни веселили гулящие людишки да воры – то трусливых купчишек порежут и щедрым их добром попользуются, то жирного татарина прищучат и с его чумазыми женками позабавятся вволю, а то коварного крымчака изловят да на кусочки порубят – всё уже не радует безмятежно, не облегчает грешную душу христианина.