– А осел?! Осел откуда?

– Осел – особая история. Я когда учился, на практике в Средней Азии был. Там этих ослов… как собак.

–Так вы за границей учились?! – уважительно переспросил Коля.

– Какая заграница, оболтус, – с неожиданным раздражением перебил отец. – Учишь тебя учишь, платишь за тебя платишь, а толк один – девочки, да каждый месяц потерянный мобильник… Когда дядя Костя учился, Средняя Азия не была заграницей. Мы жили в СССР. И всякие узбеки были такие же граждане, как и мы.

– Genau so, – по-немецки подтвердил Верников.

– А верблюд тебя, часом, не кусал? – с прежней усмешкой спросил Сергей, который не понимал немецкого, но хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним.

– И даже не оплевал. Верблюд был абсолютно здоров.

Все помолчали – вероятно, пытаясь представить себе абсолютно здорового верблюда.

– А скажите, дядя Костя…– снова начал Коля. – Кто хуже всех кусает?

– Ты не поверишь, но – самая простая кошка.

– А почему? – с искренним интересом спросил Сергей.

– Во-первых, она сама по себе кусучая. А потом, у кошки тонкие и длинные зубы. Раны долго не заживают. Посмотри на мои руки…

– Да уж… – пробормотала Ирина. – Руки твои – это просто ужас. А зачем ты даешь кошкам себя кусать? Неужели нельзя ассистента попросить или хозяина… Чтобы подержал. Или морду ей связать, или еще что-нибудь.

– Ты правильно сказала. Я именно даю им кусать. Связать и обездвижить можно хоть тигра. Но это точка зрения обычного человека. А не врача. Животных лечить труднее, чем людей. Хотя бы потому, что они не говорят, что у них болит. И сложно отслеживать улучшение. Особенно у кошек. Они слишком маленькие. Анализы и все такое… – тут иначе, чем в человеческой медицине. Все надо видеть быстро и точно. Самый надежный способ – не связывать кошке морду. Пока животному плохо, оно позволит сделать самый больной укол. Поскольку чувствует: я пытаюсь помочь. Когда становится лучше – начинает сопротивляться. Лапами отмахиваться. Легонько покусывать. А вот уж когда укусит по-настоящему – тут можно сказать, что дело сделано. Животное полностью здорово.

Анохины молчали. Будто он открыл невесть какую истину.

– Так-то, друзья мои, – подытожил Верников. – Непокусанный ветеринар – это не доктор, а шарлатан… Ну вы как хотите, а я пойду еще поплаваю.

– Я, пожалуй, с тобой тоже окунусь, – сказала Ирина, вставая. – Этого буя без… – ладно, промолчу при ребенке – уже с места не сдвинешь.

Верников изо всех сил сдержал улыбку.

– И ты, – она повернулась к сыну. – Давай вставай. Ушли твои пассии, море свободно. Плыви хоть до Кипра.

Обедали все вместе. И ужинали тоже.

Коля и тут бежал заранее, занимая место в длинном ресторане. Где все-таки стояла не такая жара, как на открытой террасе у бассейна.

В первый раз мальчик захватил столик возле стеклянной стены, отгораживающей ресторан от коридора.

Место оказалось удачным: тут меньше толкались, никто не проносил над головами тарелок. Не бегали дети; и сам их отвратительный визг, стоящий под сводом, здесь казался тише.

Еда в этом отеле по качеству мало отличалась от пляжа. Впрочем, так считал Верников. Другие постояльцы накладывали полные тарелки и казались вполне довольными. Если говорить точно, еды хватало, но она была невкусной. С его точки зрения вовсе несъедобной. Предлагались в разных видах макароны, вермишель, яичницы и колбасы, всяческие котлеты. В обычной жизни Верников никогда не прикасался к такой дряни, составлявшей основной рацион его соотечественников. Хотя и немцы с удовольствием ели бесконечные колбасы и запеченные шарики из фарша. Он же тщательно обходил все раздачи прежде, чем находил себе что-нибудь пригодное: кусочки курицы, тушенной с овощами, или разваренную без соли рыбу. И всегда накладывал много трав, которые не только разжигали аппетит, но иллюзорно насыщали.