– Господин Асадолла! Опять не туда попал. Никак не могу найти твой «апельсин».

– Успокойся, парень! – отпарировал он. – Опять с утра, перед тем как подняться на наблюдательный пост, морковный сок не выпил? Совсем глаза плохо видят? Наводчикам привык давать команды по рации: доворот влево, доворот вправо – думаешь, всем процессом командуешь?

Он даже анекдот про наводчиков сочинил:

«Ребята, знаете, в адрес наблюдателей поступило некое поощрительное письмо с того берега, – он кивнул в сторону врага. – Благодарят за неустанный труд и за требования артиллерийского огня, за начинание, которое помогает вспахивать их земли и восполнять недостаток в них металлов. Так и пишут: «Иншалла, после конца войны, что совпадет с окончанием пахотного периода, всем наблюдателям будут в ходе торжественной церемонии в Басре вручены памятные медали». И подпись: «Министр сельского хозяйства Саддам»!

Асадолла выдал эту тираду и первый же захохотал…

Раньше он сам был наблюдателем и тогда честил в хвост и в гриву артиллеристов, а теперь стал минометчиком, и гнев его, равно как и язвительность, перенеслись на наблюдателей. Но мне этим вечером было вовсе не до шуток. Ругань той женщины всё не шла из головы, и я чувствовал, что, если Асадолла повторит какую-нибудь одну – хотя бы одну – из своих обычных шуток, я взорвусь как заряд тротила от сработавшего капсюля. Действительно, взорвусь и уже не буду за себя отвечать, поди, угадай, на что я тогда буду способен. Асадолла, видимо, понял это, потому шутить перестал. Сказал уже серьезно:

– Мы тебя ждали. Все собираемся в штабе минометчиков на совещание.

Ничего ему не ответив, я вошел в здание нашего отряда. Как всегда, дымил закопченный фонарь. К этому фонарю, вообще-то, у меня уже возникли сентиментальные чувства. Гасем так говорил:

– Что толку? Если уберешь фитиль, то пламя будет ближе к нефти, и опять вспыхнет.

Тем не менее я и сейчас укоротил фитиль. Из мрака вынырнула фигура Гасема. Свет фонаря еще резче выделял его скулы и запавшие глаза.

– Амир уехал на мотоцикле.

– Куда?

– На позиции минометчиков. А я тебя остался ждать.

До меня только тут дошло:

«На мотоцикле? Значит, его починили?»

– На моем мотоцикле уехал?

Гасему этот вопрос показался странным, и он ответил с нажимом:

– Естественно, на нем. Поехали скорее. Асадолла здесь засиделся.

Увидев мои колебания, Гасем еще больше удивился:

– Чего ты мешкаешь?

– Мне на фургоне ехать?

Опять вопрос той же категории! Кухонный фургон оставался по ночам в береговом отряде на тот случай, если кто-нибудь будет ранен. Тогда фургон становился санитарной машиной. Через некоторое время после начала войны Гасем выработал такой план: выводить ребят на позиции на пристани, чтобы они стреляли по врагу, а также отвлекали бы на себя огонь вражеской артиллерии…

– Не нужно. Асадолла для этого и приехал на своем фургоне.

Хотя я и зол был на ту женщину, почему и инженеру решил не отвозить еду, все-таки, если бы я распоряжался пищевым фургоном, я бы мог изменить свое решение. Насчет инженера у меня были кое-какие мысли.

Асадолла по дороге на свой участок продолжал словесную дуэль со мной, хотя я и молчал.

– У нас дома остался фартук моей матери. Нужен тебе? Не церемонься! Тебе в дар отдаем!

И он засмеялся.

– Мы по рации с таким важным человеком и раньше не дерзали спорить, а теперь вообще… Слово против скажешь – он порцию напополам срежет!

Даже Гасема Асадолла не стеснялся – тот сидел, о чем-то задумавшись. Ни слова за всю дорогу Гасем не произнес. Он всегда таким делался, встречаясь с какой-то новой трудностью.

Когда он впервые выдвинул тот свой план насчет пристани, мы все на миг подумали, что он сошел с ума. Но на деле всё оказалось точно просчитанным.