Над степью пыль до облак подымают.
Но коль в Иране девы таковы,
То каковы у них мужчины-львы?»
Тут он аркан свой черный вслед метнул ей
И стан петлею туго захлестнул ей.
Сказал ей: «Луноликая, смирись
И не пытайся от меня спастись!
Хоть много дичи мне ловить случалось,
Такая лань впервые мне попалась!»
Увидев, что беда ей предстоит,
Открыла вдруг лицо Гурдафарид.
И молвила: «Не надо многих слов,
Ты – лев могучий среди храбрецов!
Подумай: с той и с этой стороны
На бой наш взгляды войск обращены…
Теперь с лицом открытым я предстала,
И разнотолков, знай, пойдет немало,
Что, мол, Сухраб до неба напылил —
В единоборство с женщиной вступил,
Копьем тяжелым с девушкою бился
Перед мужами – и не устыдился!
Я не хочу, чтобы из-за меня
Шла о Сухрабе славном болтовня.
Мир заключим, чтоб завязать язык их…
Ведь мудрость, знаешь сам, удел великих.
Теперь мой замок и мои войска —
Твои! Как клятва, речь моя крепка.
И крепость и сокровища Хаджира —
Твои. Зачем нам битва после мира?»
Сухраб, на лик прекрасный брося взгляд,
В цвету весны увидел райский сад.
Ее красой душа его пленилась
И в сердце, как в ларце, печаль укрылась.
Ответил он: «Тебя я отпущу,
Но помни: я обмана не прощу.
Не уповай на стены крепостные,
Они не выше неба, не стальные.
С землей сровняю эти стены я,
И нет против меня у вас копья».
Гурдафарид вперед – крылатым лётом —
Коня послала к крепостным воротам.
Сухраб за нею рысью ехал вслед,
Он верил, что ему преграды нет.
Тут крепости ворота заскрипели
И пропустить Гурдафарид успели.
И вновь захлопнулись и заперлись.
У осажденных слез ручьи лились,
В подавленных сердцах кипело горе,
Тонуло все в постигшем их позоре.
К Гурдафарид, со всею свитой, сам
Седобородый вышел Гуждахам,
Сказал: «О с благородным сердцем львица!
О дочь моя! Тобой Иран гордится!
Страдали мы, неравный видя бой,
Но не бесславен был поступок твой.
Ты выхода искала в честной битве,
Но враг силен. Внял бог моей молитве,—
В обмане ты спасенье обрела
И невредима от врага ушла».
Гурдафарид в ответ лишь засмеялась
И на стене высокой показалась.
Увидела Сухраба за стеной
И молвила: «Что ждешь ты, витязь мой?
Иль ожидать напрасно – твой обычай?
Увы, навек расстался ты с добычей!»
Сказал Сухраб: «О пери, пред тобой
Клянусь луной, и солнцем, и судьбой,—
Разрушу крепость! Выхода иного
Не вижу я. Тебя возьму я снова.
Как ты раскаешься в своих словах,
Когда в моих окажешься руках!
Как сожалеть ты будешь, что сначала
Ты не исполнила, что обещала!»
Гурдафарид ответила, смеясь:
«Я сожалею, о мой юный князь!
Неужто, витязь мой, не знал ты ране,
Что тюрки брать не могут жен в Иране?
Что ж, значит я тебе не суждена!
Но не печалься, то судьбы вина…
Но сам ты не из тюркского народа,
В тебе видна иранская порода.
С такою мощью, с красотой твоей
Ты был бы выше всех богатырей.
Но если скажет слово шах Ирана,
Что юный лев повел войска Турана —
Подымется Рустам из Сеистана,
Не устоишь ты против Тахамтана!
Беда тебе! – из войска твоего
В живых он не оставит никого.
Мне жаль, что этот стан и эти плечи
Поникнут и падут во прахе сечи.
Повиновался б лучше ты судьбе,
Вернулся бы скорей в Туран к себе.
А ты на мощь свою лишь уповаешь,
Как глупый бык, бока свои терзаешь!»
Сухраб, внимая, от стыда сгорал.
Что замок трудно взять, он это знал.
Невдалеке от крепости стояло
Село и над собой беды не знало.
Сухраб пошел и разорил село,
По локоть руки окунул во зло.
Сказал потом: «Ночь наступает, поздно…
Пора нам отдохнуть от сечи грозной.
А завтра здесь неслыханная быль
Свершится. Мы развеем стены в пыль».
И, повернув коня, погнал безмолвно,
Вернулся в стан, печалью смутной полный.
Письмо Гуждахама шаху Кавусу
Когда Сухраб уехал, Гуждахам